Но от зазрения ли. совести, или от страха обеспокоить сердце ангела, который принял его с распростертыми объятиями, или по причине какой-нибудь гибельной задней мысли, которая вдруг овладела им, этот человек, который только что сию минуту казался тронутым и взволнованным и который за минуту перед этим был не в силах собраться с мыслями, этот человек вдруг почувствовал, что к нему возвратилось все его хладнокровие, вся гибкость ума и совершенное спокойствие мужа, собравшегося обнаружить перед женой не голую истину, но истину, прилично одетую и наряженную согласно с требованием настоящей минуты.
- Ах! Милая Эрмина,- проговорил он,- Боже мой, как я страдал!.. И как ты должна была страдать!
И он увлек ее на софу, посадил к себе на колени и поцеловал в лоб; счастливая женщина, трепеща от поцелуя, как в первый день брака, подумала, что ее муж совершенно возвращен ей и душой и телом. Кроме того, ей все еще казалось невозможным, чтобы он мог, даже в помыслах, быть неверным ей хоть на минуту, и она готова была воскликнуть: «Нет, де Шато-Мальи солгал», когда Фернан зажал ей рот и сказал:
- Ты простишь меня, не правда ли?
Он попросил прощения, значит он виноват. Она смолчала и посмотрела на него.
- Да, мой ангел,- сказал он,- твой Фернан, который любит тебя, твой Фернан, которому ты веришь, вел себя, как ветреник, как ребенок. Он забыл, что время шалостей холостяка прошло, что у него есть жена и сын, и оставил тебя на балу одну, тебя, милую, любимую жену, и пошел рисковать жизнью, которая ему не принадлежала. И все это за неосторожно сказанное слово, - продолжал он действительно чистосердечно, потому что в эту минуту он забыл незнакомку и видел и любил только свою жену, из-за глупой ссоры за картами, из-за пустяков, я пошел драться в два часа ночи!
- Боже мой, Боже мой! - прошептала Эрмина, глядя на него с любовью. - Я знала это… я все угадала… Но, ты был легко ранен, не правда ли?
Она смотрела на него и, казалось, искала место, в которое проникло гибельное лезвие.
- Совсем безделица,- сказал он,- одна царапина.
И, так как улыбка возвратилась на ее уста и осветила ее лицо, омрачившееся на минуту от беспокойства, он сказал:
- Одна царапина, от которой я, однако, пролежал целую неделю в постели, она произвела сначала обморок, а потом бред. Куда меня отнесли… что тебе написали, я не знаю… О! Все это сон,- прибавил он, проведя рукой по лбу.
При этих словах он встал, подбежал к двери, ведущей в спальню жены, и подошел к колыбели сына.
Можно было видеть, что он хотел избежать объяснений и прибегнуть к родительской нежности. Он взял сына на руки и осыпал его поцелуями; дитя проснулось и расплакалось.
А мать, которая слышит плачь сына, ни о чем более не думает, как о нем, и забывает свои собственные горести, свои мучения и ревность.
Фернан снова положил ребенка в колыбель. Оба наклонились над ним и стали целовать его. Сам сэр Вильямс, если бы мог присутствовать при этой сцене, усомнился бы в своем могуществе, увидев, как. возвратилось счастье под кров, откуда его хотел изгнать насильно его адский гений. Но вдруг Фернан отошел в сторону. Одно воспоминание воскресло в его сердце, проклятый и роковой образ явился перед его глазами… Ему показалось, что взгляд голубых глаз, взгляд глубокий, как лазурь безбрежного моря, и чарующий, как пучина морская, тяготит над ним всею силой. Он побледнел и задрожал; облако отуманило его взгляд, его лоб омрачился, в эту минуту.
- Эрмина,- сказал он жене, взяв у нее руку,- ты дашь мне обещание…
Она посмотрела на него с мучительным удивлением, потому что ее поразила быстрая перемена в нем.
- Говори!..- сказала она, затрепетав.
- Ты должна обещать мне,- сказал Фернан, - никогда не расспрашивать о том, что происходило в продолжение этих восьми дней.
- Я тебе это обещаю,- сказала она с покорностью.
- Ты никогда не будешь спрашивать у меня, где я был и кто ухаживал за мной во время болезни, не правда ли?
- Обещаю,- проговорила бедная женщина, которая поняла теперь, что де Шато-Мальи не обманул ее.
- Твое счастье зависит от этого,- сказал Фернан вздохнув. Он надеялся, что преследующее его воспоминание изгладится.
Пробудясь на следующий день, Фернан бросил вокруг себя такой же удивленный взгляд, каким он окидывал роскошное убранство комнаты прекрасной незнакомки в тот день, когда он очнулся у нее от продолжительного обморока. Точно так же, как и тогда, он старался припомнить место, где он теперь находился и увидев, что он дома, удивился и почувствовал почти сожаление. Он так много пережил головою и сердцем в продолжение этой недели, он так привык видеть ее, эту незнакомую женщину, сидящую у изголовья его кровати и ожидающей его пробуждения.