- В самом Деле вы не знаете, куда едете? - сказала она.
- Нет.
- Но знаете ли вы, по крайней мере, откуда вы едете?
- Я еду из Парижа.
- Позвольте мне, по крайней мере, сказать вам, где вы.
- Я не знаю,- проговорил он, с восхищением любуясь ею.
- Вы в Этампе, на половине дороги в Орлеан, и на пути в Миди.
И она продолжала улыбаться.
- Скажите-ка, каково ваше здоровье? - сказала она. - Я уже несколько дней не видела вас, хотя и имела известия о вас…
- Ах! - сказал он с восторгом и с удивлением. - Вы имели известия обо мне…
- Без сомнения.
- И, поглядев на него пристально таким взглядом, каким только одна она умела глядеть, сказала ему:
- Разве вы не верите, что мне очень хотелось узнать, что сделалось с моим больным. Я уезжаю из Парижа надолго и хотела увериться до отъезда, что вы поправились.
- Вы… уезжаете… из Парижа… надолго? - проговорил он голосом помешанного.
- По крайней мере на год,- отвечала она, потупив глаза и немного дрожащим голосом.
- Но это невозможно,- проговорил он.
- Как невозможно? Я уже еду. Я еду во Флоренцию провести там остаток зимы.
И она упрямо протянула ему руку на прощание.
- Прощайте…-сказала она.- Не забудьте моего письма.
Это были ее прощальные слова. Уже запрягали лошадей; еще несколько секунд… и карета уехала бы, но Фернан вдруг принял твердое-решение.
- Нет,- сказал он с живостью, - вы не можете уехать теперь… в эту минуту…
- Но…- сказала она, нахмурив брови,- кто помешает мне?
- Я! - сказал он.
- Вы?
Она произнесла это слово странным тоном.
- Я,- сказал он,- потому, что я преследую вас от Парижа и должен поговорить с вами.
- Но… милостивый государь…
- Если вы откажете мне,- сказал Фернан с ужасающим спокойствием,- я брошусь под колеса, вашей кареты.
- Вы сумасшедший! - отвечала она.- Но я не хочу быть причиной вашей смерти… Посмотрим, что вы хотите сказать мне.
Она позвала своего лакея и велела ему распорядиться отложить лошадей и взять комнату в Золотом Роге.
- Слезайте же с лошади,- сказала она Фернану,- и помогите мне выйти из кареты.
Фернан легко соскочил с лошади, отдал повод работнику, отворил дверцу кареты, и помог молодой женщине выйти.
- Вы позволите мне, - сказала, она, - так как я заставила вас, сама не зная того, ехать из Парижа нарочно для меня, вы позволите мне предложить вам позавтракать, не правда ли? Я уеду сегодня вечером.
Она вошла в гостиницу Золотого Рога и повела Фернана в наскоро приготовленную для нее комнату. Бросившись на кушетку, она свернулась на ней с грацией, свойственной только маленьким женщинам.
- Я слушаю вас,-сказала она,- Что вы хотите сказать мне?
Фернан решительно не знал, что он хотел сказать. Он последовал за нею потому, что его влекла к ней непонятная сила, он не хотел, чтобы она уехала. Только это и нужно ему было. Он стоял возле-нее безмолвно, ни на что не решаясь и любуясь ею с немым обожанием.
- Мой бедный господин Рошэ,- сказала Бирюза, наслаждаясь его замешательством и страданием со злобной радостью дикого зверя, - мне кажется вы более больны, нежели кажетесь и я боюсь, что эта рана, которая казалась царапиной…
- Ах! - сказал Фернан.- Он поразил меня тут… в сердце.
И вдруг этот человек, который говорил почти всегда робко и потуплял глаза перед этой женщиной, вооруженной взглядом, полным таинственного могущества, стал смотреть на нее прямо и сделался красноречив, Он встал на колени перед нею… и осмелился взять ее руку…
- Я поблагодарил бы Бога,- сказал он серьезно и с сильным волнением,- если бы мой противник ранил меня смертельно, я умер бы и не страдал.
- Вздор! - сказала она,- Разве человек может желать смерти, когда он молод, богат, хорош собой, любим и счастлив как вы?
- Ах! вы не знаете,- продолжал он,- как я страдал с того рокового дня, как вы прогнали меня от себя… Вы не знаете, какие неизъяснимые муки терзали меня, какому, я предавался отчаянию…
- Может быть,- отвечала она взволнованным голосом.
И вдруг у этой двадцатилетней женщины явился материнский взгляд, материнское выражение голоса и такое же обращение. Справедливо, что женщина, как бы она ни была молода, всегда старше мужчины. Она взяла руку Фернана в свои маленькие ручки и сказала ему:
- Господин Рошэ, вы еще совсем ребенок…
А так как он дрожал от ее взгляда и действительно становился ребенком от чарующего влияния ее нежного и печального голоса, от пожатия ее маленьких ручек, сообщающих магнетическую теплоту, она продолжала:
- Я знаю, что вы хотите сказать мне… знаю, бедное дитя мое, что вы хотите пропеть мне вечно новый и вечно один и тот же гимн любви, но я не хочу быть кокеткой, не хочу притворяться удивленной, не нахожу нужным ждать, чтобы вы сделали мне признание и доставили случай вскрикнуть от удивления… Нет, вы любите меня, я знаю это и вижу… Поэтому я не буду ни негодовать, ни краснеть, ни прятать лица, чтобы скрыть смущение… Пусть разыгрывают эту комедию сорокалетние женщины, я считаю ее недостойной меня… Но я хочу, чтоб вы выслушали меня, хочу, чтоб вы позволили мне говорить с вами языком благоразумия.