Раз утром я объявила Андреа, что уезжаю.
- Куда же? - равнодушно спросил он.
- Во Францию, к своему отцу…- отвечала я с гордостью.
- К твоему отцу? - сказал он дрожащим голосом.
- Да. Он, может быть, простит меня.
Он грустно покачал головой.
- Я долго скрывал от тебя истину, моя бедная Марта…- сказал он, - я не решался растерзать твое сердце… но… делать нечего! Так как ты хочешь меня покинуть…
- Боже мой! - с ужасом вскричала я, - что ты хочешь сказать?
Он ничего не ответил, а только подал мне письмо с черной каймой, полученное с месяц тому назад.
- Отец мой умер, умер от горя…, и я его убила…
- Бедная Марта! - прошептал художник, взяв в свои руки ручку молодой женщины, которая залилась слезами при воспоминании об отце.
Марта отерла слезы и продолжала: - Отец мой умер, а я снова любила Андреа, он был у меня один на этом свете, он удвоил свои ласки и заботы обо мне, и у меня не хватило мужества покинуть его.
В первый месяц моего траура он был нежен и ласков со мной; дал мне торжественную клятву, что никогда не женится ни на ком кроме меня, и я имела глупость поверить ему.
Но вскоре его пылкая и насмешливая натура взяла перевес. Я опять сделалась его любовницей, а не женой. Он снова открыл двери нашего дома своим товарищам по разврату и оргиям, и я поняла, что была для него не больше, как забавой.
Может быть он и любил меня, но так, как любят собаку, лошадь, вещь, принадлежащую нам.
Уважение и нежность, которыми он окружал меня сначала, мало-помалу исчезли. Он начал со мною обращаться слишком бесцеремонно; но я все еще любила его.
Он оскорбил меня, дав мне в соперницы цветочницу, встреченную им под портиком театра де Ла Скала.
Я хотела бежать от этого человека, сделавшегося мне ненавистным… Но куда бежать? Куда идти?.. К тому же он имел надо мною какую-то непонятную, чарующую власть змеи над птицей, господина над рабом. Эта власть доводила меня до ужаса, так как он не давал уже себе труда скрывать передо мной жестокость своей натуры и свои грубые инстинкты.
VII.
Однажды вечером Андреа поссорился в театре с австрийским офицером и на следующий день дрался с ним на дуэли.
Дуэль происходила на пистолетах. По условию противники должны были идти один на. другого и стрелять по желанию.
Офицер выстрелил первый. Он не попал в Андреа, и тот продолжал подходить к противнику.
- Да стреляйте же! - кричали ему секунданты.
- Нет еще, - отвечал он.
Он шел до тех пор, пока коснулся своего противника и приставил к его груди дуло пистолета.
Офицер ждал равнодушно, скрестив руки и с улыбкой на губах.
Порядочного человека тронуло бы такое мужество, но подлец не знал жалости.
- Вы кажется так же молоды, как и я, - сказал он с жестокой улыбкой, - и как будет огорчена ваша мать, узнав о смерти такого сына.
Он выстрелил и убил офицера, который упал, даже не вскрикнув.
- Негодяй! - прошептал с отвращением Арман.
- О, друг мой! Это еще не все; слушай дальше. Человек этот убийца и вор…
Марта умолкла на минуту, и лицо ее вспыхнуло краской стыда. Сознание, что она любила такого человека, было для нее крайним унижением.
- Андреа, - продолжала она, - был страстный игрок. Дом наш обратился в бесчестный притон, где каждую ночь разорялся какой-нибудь богатый сынок из миланской аристократии.
Андреа играл удивительно счастливо и в течение нескольких месяцев выиграл огромные суммы, как вдруг счастье отвернулось от него, и начался ряд неудач, беспощадных, как сама судьба. Раз в одну, ночь он проиграл несколько сот тысяч франков. Было уже 5 часов утра. Все, гости разъехались, за исключением барона Сполетти, счастливого игрока, который и выиграл все деньги у Андреа.
Они играли в беседке, стоявшей в конце сада, и я, сидя в уголке, где меня удерживали тяжелые обязанности хозяйки дома, должна была присутствовать при постыдной, раздирающей сердце сцене.
Андреа был бледен; губы его дрожали и по мере того, как его последние банковские билеты переходили к барону, на лбу его выступали капли холодного пота. Барон играл хладнокровно, как человек, уверенный в своем счастье. Перед ним лежал бумажник, туго набитый банковыми билетами на огромную сумму. Он держал на все ставки Андреа.
Андреа поставил свой последний билет на тысячу франков и проиграл его.
- Барон, - сказал он хриплым голосом, - у меня здесь больше нет денег, но мой отец имеет триста тысяч ливров годового дохода, я ставлю на слово сто тысяч экю.
Барон подумал с минуту и отвечал небрежно.
- Держу ваши сто тысяч экю на пять очков экартэ.
Бледное лицо Андреа вспыхнуло, глаза засверкали надеждой.