Шотландец опять остановился и обвел взглядом присутствующих. Гости слушали в молчании и улыбка исчезла с их уст.
- И вот сегодня вечером, час тому назад, я нашел этого человека, этого убийцу и палача несчастной женщины… Я могу наконец отомстить ему!.. Я нашел этого подлеца здесь… между вами!
Шотландец указал рукой на виконта, прибавил:
- Вот он!
Андреа привскочил на стуле; шотландец снял свою маску.
- Скульптор Арман! - прошептали присутствующие.
- Андреа! - вскричал он громовым голосом, - Андреа, узнаешь ли ты меня?
Но в тот момент, когда гости сидели, точно окаменев, под впечатлением этой неожиданной и страшной развязки, в комнату вошел человек, одетый во все черное и, не обращая внимания на сидящих за столом, прямо подошел к Андреа и сказал ему:
- Господин виконт! Ваш больной отец, граф Филипонэ, находится при смерти и желает видеть вас перед своей смертью, чтобы иметь утешение, которого была лишена, умирая, ваша покойная мать.
Андреа встал и вышел, пользуясь замешательством, вызванным этим известием; но в ту же минуту у человека, сообщившего ему о болезни отца, при взгляде на Армана, бросившегося удержать виконта, вырвалось восклицание:
- Господи, да это живой портрет моего полковника
За час до этого в предместье С.-Онорэ происходила другая не менее потрясающая сцена.
В конце улицы Экюри д’Артуа находился большой, безмолвный и угрюмый дом, казавшийся необитаемым жилищем. В этом доме, в комнате первого этажа, меблированной в стиле империи, умирал одиноко, давно всеми покинутый старик. У изголовья кровати стоял другой, еще свежий и бодрый старик, приготовлявший лекарство больному.
- Бастиен, - прошептал слабым голосом умирающий, - я умираю!.. Доволен ли ты своим мщением? Вместо того, чтобы предать меня в руки палача, что ты легко мог сделать, ты предпочел быть постоянно около меня, как живой укор моей совести; ты сделался моим управляющим, и хотя называл меня господином графом, но я постоянно слышал в твоем голосе презрение и горькую иронию… Ах! Бастиен! Бастиен!.. Довольно ли я наказан?
- Нет еще, - отвечал гусар Бастиен, тайно мучивший в течение тридцати лет своего убийцу, ежеминутно повторяя ему,- негодяй, если бы ты не был женат на вдове моего полковника!..
- Чего же ты еще хочешь, Бастиен? Ты видишь, я умираю… Умираю одиноким.
- В этом-то и заключается мое мщение, Филипонэ, - сказал глухим голосом управляющий. - Ты должен умереть так же, как умерла твоя жертва, твоя жена… не простившись в последнюю минуту, со своим сыном.
- С моим сыном! - прошептал старик, приподнявшись с подушек, - с моим сыном!
- А! - усмехнулся Бастиен, - твой сын вышел весь в тебя. Такой же бессердечный эгоист, как ты, он соблазняет честных девушек, плутует в картах, поступает как убийца с людьми, с которыми дерется на дуэли, и весь Париж считает его образцом модного разврата… Но он все-таки твой сын!.. И тебе отрадно было бы видеть его у своего смертного одра! Не правда ли?
Сын мой! - повторил умирающий с порывом отцовской нежности.
- Так нет же, - сказал Бастиен, - ты не увидишь его… Твоего сына нет дома… Твой сын на балу, я один знаю, где он, но не поеду за ним…
- Бастиен!.. Бастиен!..- умолял, рыдая, Филипонэ, - Бастиен, неужели ты будешь так безжалостен?
- Послушай, Филипонэ, - серьезно отвечал отставной гусар, - ты убил моего полковника, его сына и жену… Разве этого много за три жизни?
Филипонэ застонал.
- Я убил Армана де Кергац, - прошептал он, - я замучил его вдову, сделавшуюся моей женой; но что касается его сына…
- Бесчестный! - воскликнул Бастиен, - неужели ты будешь отрицать, что бросил его в море?
- Нет, но он не умер…
Это признание вырвало у Бастиена крик изумления и радости.
- Как? Ребенок не умер?
- Нет, - прошептал Филипонэ. - Он был спасен рыбаками, отвезен в Англию и потом воспитан во Франции… Я узнал все это неделю тому назад.
- Но где же он, и как ты узнал это?
Голос больного становился шипящим, прерывистым - приближалась агония.
- Говори же, говори! - кричал повелительно Бастиен.
- В последний раз, когда я выезжал из дома, - продолжал Филипонэ, - скопление экипажей заставило мою карету остановиться. Смотря в окно на прохожих, я увидел мужчину лет тридцати, живой портрет Армана де Кергац.
- Дальше, дальше! - настойчиво требовал Бастиен.
- Дальше?.. Я велел кучеру следить за этим человеком… и узнал, что его зовут Арманом, что он художник, не знающий своих родителей; помнит только то, что его нашли рыбаки на море в ту минуту, как он тонул, и взяли к себе в лодку.. ' -