Капитан опустил глаза. Яркий румянец его лица сменился матовой бледностью, и если бы полковник был в спокойном состоянии и не чувствовал физических и. нравственных страданий, он понял бы, что в терзавшемся воспоминаниями сердце, итальянца происходит жестокая борьба.
- Если я умру, - продолжал полковник, - ты женишься на ней… Вот, возьми… С этими словами от расстегнул мундир и подал Филипонэ запечатанный конверт.
- Это мое завещание, - сказал он, - я написал его под влиянием какого-то странного предчувствия еще в самом начале нашего несчастного похода. Этим завещанием, друг мой, я отдаю тебе половину моего состояния, если ты женишься на моей вдове…
Побледневшее лицо капитана сделалось багровым, нервная дрожь потрясала все его тело, и он протянул к завещанию судорожно дрожавшую руку.
- Будь покоен, Арман, - проговорил он глухим голосом, - в случае несчастья с тобой, я исполню твою волю. Но ты не умрешь и увидишь свою Елену, к которой я не чувствую теперь ничего, - кроме искренней и Почтительной дружбы…
- Я замерзаю, - повторил полковник тоном человека, уверенного в своей близкой смерти.
- Голова его склонилась на грудь, и сон овладевал им с неотразимым упорством.
- Дадим ему поспать несколько часов, а сами постережем, - сказал капитан Бастиену.
- Чертовский ветер, - пробормотал с гневом Бастиен, помогая итальянцу уложить полковника около костра и покрыть его уцелевшими лохмотьями одежды и одеял.
Через пять минут Арман де Кергац спал крепким сном.
Бастиен не спускал с него ласкового взгляда преданного пса, беспрестанно подбрасывая в костер хворост и наблюдая, чтобы ни одна искра или горячий уголь не отскочили на его уснувшего начальника.
Капитан же сидел опершись головой на руки; глаза его были опущены в землю, а в голове вертелись тысячи смутных мыслей.
Человек этот, в дружбу которого полковник слепо верил, имел все пороки, свойственные вырождающимся народам. Алчный и злопамятный, он был со всеми вкрадчив и уступчив. Выслужившись из рядовых, он сумел сойтись с богатыми и титулованными офицерами французской армии и, не имея ни гроша за душой, приобрести товарищей миллионеров.
Филипонэ достиг капитанского чина во время войны, когда смерть косила офицеров, и благодаря скорее обстоятельствам, чем личной храбрости. Он участвовал во многих сражениях, но ни разу не отличился каким-нибудь подвигом. Может быть он и не был трусом, но не обладал и отважной смелостью.
Филипонэ и полковник Арман были уже пятнадцать лет друзьями. Три года тому назад, будучи оба капитанами, они познакомились в Париже с Еленой Дюран, дочерью поставщика армии, прелестною молодою девушкой, и оба влюбились в нее. Елена выбрала полковника.
С этого дня Филипонэ затаил в себе страшную, беспощадную ненависть к своему другу, на которую способно только сердце южанина, ненависть, сдержанную и безмолвную, скрывавшуюся под личиной дружбы, но которая должна была разразиться при первом удобном случае. Много раз он прицеливался в дыму сражений в полковника, но каждый раз колебался, придумывая более жестокое мщение, чем такое убийство.
Итальянец дождался наконец этой мести и хладнокровно обдумывал ее в то время, как полковник спал под внимательным надзором Бастиена.
- Глупец! - подумал Филипонэ, бросая время от времени мрачный взгляд на уснувшего офицера, - глупец! Он отдает мне, бедняку, свои деньги и жену, которая меня отвергла… Трудно было бы, красноречивее произнести свой смертный приговор.
Взгляд капитана остановился на минуту на Бастиене.
Этот человек стесняет меня, -думал он, -тем хуже для него!
Филипонэ встал и подошел к своей лошади.
- Что вы делаете, капитан? - спросил гусар.
- Хочу осмотреть свои пистолеты.
- А! - сказал Бастиен.
- С этим чертовским снегом, - продолжал спокойно капитан, - нет ничего удивительного, если замки отсырели… а в случае нападения казаков…
С этими словами Филипонэ вытащил из чушки один пистолет и небрежно взвел курок.
Бастиен смотрел на него спокойно, без всякого недоверия.
- Порох сух, кремень в хорошем состоянии. Теперь посмотрим другой.
Он взял другой пистолет и также внимательно осмотрел его.
- А знаешь, - сказал он вдруг, взглянув на гусара, - я когда-то владел с удивительным искусством этим оружием.
- Очень может быть, капитан.
- На дуэли, - спокойно продолжал Филипонэ, - я целился на расстоянии тридцати шагов в сердце противника и всегда убивал его.
- А! - рассеянно прошептал Бастиен, всецело поглощенный своими обязанностями ночного сторожа.