IV.
Графиня выбежала из своей комнаты, призывая сына, а муж шел следом за нею, выказывая сильное беспокойство, так как ребенок, окончив играть, обыкновенно тотчас же приходил к матери.
Крики графини подняли на ноги весь замок. Сбежались слуги, но никто из них не видал маленького Армана с тех пор, как мать оставила его на площадке.
Осмотрели замок, сад, парк: ребенка не было нигде. В этих бесплодных поисках прошло около двух часов. Обезумевшая графиня ломала в отчаянии руки, а ее пылающий взор хотел, казалось, проникнуть в самую глубину души Филипонэ, которого она уже считала убийцей своего сына, чтобы узнать, что он сделал с ним.
Но итальянец отлично притворялся глубоко огорченным человеком. В его голосе и жестах было столько, по-видимому, искреннего отчаяния и удивления, что мать подумала еще раз, что обвиняет мужа в исчезновении сына под влиянием того непреодолимого отвращения, которое она чувствовала к нему.
Вдруг вошел слуга, держа в руках украшенную белым пером шляпу мальчика, упавшую во время сна с его головы на край площадки.
- Ах, несчастный! - воскликнул Филипонэ, с выражением, обманувшим бедную мать, - он, должно быть, взлез на перила…
Но в ту минуту, как графиня отступила в ужасе при этих словах и при взгляде на предмет, как бы подтверждавший роковую истину, на пороге залы, где тогда находились супруги, появился человек, при виде которого, граф Филипонэ смертельно побледнел и отшатнулся, пораженный.
V.
Вошедший был человек лет тридцати шести в длинном синем сюртуке, украшенном красной орденской ленточкой, какие носили тогда солдаты, служившие империи и оставленные реставрацией.
Он был высокого роста, во взгляде его сверкал мрачный огонь, освещая отблеском негодования его бледное от гнева лицо.
Сделав несколько шагов к отступавшему в ужасе Филипонэ, он протянул к нему руку, воскликнув:
- Убийца! Убийца!
- Бастиен! - прошептал, обезумев, Филипонэ.
- Да, - сказал гусар - потому что это был он,- Бастиен, которого ты думал убить наповал… Бастиен, найденный час спустя казаками в луже крови; Бастиен, пробывший в течение 4-х лет в плену у русских, но теперь освободившийся, пришел требовать у тебя отчета за кровь своего полковника, которой обагрены твои руки…
И в то время, как пораженный ужасом Филипонэ продолжал отступать перед этим страшным видением, Бастиен взглянул на графиню и сказал ей:
- Этот человек убил ребенка, как убил его отца.
Графиня поняла. Обезумевшая мать превратилась в тигрицу, пред убийцей своего ребенка; она бросилась к нему, чтобы растерзать его своими когтями,
- Убийца! Убийца! - кричала она, - тебя ждет виселица… Я сама предам тебя в руки палача!..
Но негодяй все продолжал отступать, а несчастная женщина вскрикнула, почувствовав, как что-то шевельнулось у нес под сердцем, и остановилась бледная, изнемогая… Человек, которого она хотела предать в руки правосудия, в руки палача, этот подлый злодей был отцом другого ребенка, начинавшего уже Шевелиться у нее под сердцем.
VI.
В конце половины октября 1840 года, т. е. спустя двадцать четыре года после только что рассказанных нами событий, однажды вечером в Риме молодой человек, походивший по одежде и манерам на француза, переправился через Тибр и вошел в Транстеверинский квартал. Он был высокого роста, лет двадцати восьми. Его мужественная красота, черные глаза с гордым и кротким взглядом, большой лоб, на котором виднелась уже глубокая преждевременная морщина, служащая признаком забот и тайной печали мыслителя или художника, словом, вся эта прелестная смесь энергичной молодости и грусти, привлекали на себя любопытное внимание и служили предметом тайного восхищения транстеверинок, этих римских простолюдинок,, славящихся своей красотой и добродетелью. День клонился к вечеру. Последний солнечный луч, угасавший в волнах Тибра, скользил по вершинам зданий вечного города, бросая пурпурный и золотистый отблеск на окна дворцов и разрисованные стекла церквей.
Погода была тихая и теплая. Транстеверинцы сидели у дверей своих домов: женщины пряли, дети играли на улице, а мужчины курили свои трубки, прислушиваясь к песне уличного артиста, певшего, стараясь заработать несколько копеек, в узкой извилистой улице, по которой шел молодой человек.