Он помнил взгляд ненависти, каким посмотрел на него Андреа, уходя из отцовского дома; помнил вызов его и чувствовал, что борьба еще не кончена, что человек такого закала, как виконт, будет жить для мести, хотя бы жизнь и была ему ненавистна. Следовательно, он ожидал его появления, как разъяренного демона, в Париже, где он, граф де Кергац, наложил на себя самую святую из обязанностей и угадывал, что противник его начнет с ним когда-нибудь жестокую борьбу, превратив этот новейший Вавилон в Поле сражения.
Как ни был опасен для него Андреа, он до сих пор ждал своего врага твердо, заранее соглашаясь на этот страшный бой, и убежденный, что добро должно восторжествовать над злом; но в эту минуту, когда воспоминание о Марте слилось для него с воспоминанием о Жанне, графа Армана де Кергац, человека честного, храброго и неустрашимого, охватил ужас и он задрожал.
- Боже мой! - прошептал он, - что если я полюблю Жанну, а этот человек снова появится, догадается о моей новой любви; и молодая девушка, чистая, целомудренная и наивная, как добродетель, встретит на своем пути этого демона с ангельским лицом, этого соблазнителя с речью серафима, этого нечестивца, который убил мою мать и обольстил любимую мной женщину…
Мысль эта подняла в душе Армана целый ураган гнева.
XXII. ГЕРТРУДА.
По-настоящему это было скорее жилье для мастерового; но Жанна, поставив туда остатки своей мебели, понемногу распроданной после смерти полковника, придала комнате внешность почти роскошную. В гостиной стояла бархатная мебель, покрытая серыми чехлами; немного полинялый и истертый ковер скрывал красный кирпич; на окнах висели шелковые занавеси.
На средине стоял красного дерева геридон, на котором лежало несколько книг, альбом и коробочка с конфетами; в углу виднелась этажерка с нотами, но фортепьяно исчезло. Жанна вынуждена была продать его за долги, которые она сделала во время болезни матери, и надеялась взять напрокат другое, когда Вишня доставит ей работу.
Спальня молодой девушки была синего дама. У изголовья кровати висело большое Распятие слоновой кости; по сторонам его - освященная верба и крест Почетного Легиона, принадлежавший ее отцу.
Все это было просто, изящно и удивительно опрятно; лучше этого невозможно было скрыть крайнюю недостаточность средств.
Гертруда, женщина полная и еще бодрая, несмотря на свои пятьдесят лет, каждый день с самого утра принималась за работу: скоблила, чистила, стирала пыль, приготовляла завтрак для своей милой хозяйки, потом заботливо чинила белье и, окончив все это, входила на цыпочках в спальню Жанны.
Жанна вставала поздно; это была единственная привычка, которую она сохранила от своего прежнего довольства.
Однако же на другой день после того, как молодая девушка была в Бельвиле и возвратилась оттуда под руку с Арманом де Кергац, Гертруда не успела еще встать, как уже увидела Жанну совсем одетою.
- Господи Иисусе! - вскрикнула старуха, - что с вами, барышня, что вы встали так рано?
- Я рано проснулась, моя добрая Гертруда, и мне не хотелось больше спать.
- Как встали, когда еще спальня ваша не топлена… Какая неосторожность!
- Мне не было холодно, - сказала Жанна, улыбаясь.
- У вас и без того насморк, но зачем же вы меня не разбудили?
- Успокойся; насморк мой прошел, а так как отстать от дурной привычки никогда не поздно, то я и намерена теперь вставать очень рано.
- Вам вставать рано? Господи!.. это зачем?
- А, это большой секрет, и я открою его тебе, моя добрая Гертруда, если ты обещаешь не ворчать на меня.
- Господи Иисусе! Как вы можете, барышня, говорить таким образом? - проговорила старуха, почтительно поцеловав руку Жанны, - разве я могу ворчать на вас?
- Значит, ты не рассердишься, если я скажу тебе что то, очень для тебя странное? - спросила молодая девушка ласковым голосом.
Гертруда уставила на свою хозяйку преданный, нежный взгляд, каким смотрит верный пес на своего господина.
- Я нахожу, моя добрая Гертруда, - продолжала Жанна, - что ты трудишься уже чересчур много; день у тебя проходит за нашим маленьким хозяйством, а вечером ты еще работаешь, чтобы добыть денег.
- Это доставляет мне так много удовольствия, - отвечала старуха, которая действительно каждый вечер до полуночи сидела за шитьем, чтобы заработать семьдесят пять сантимов на этом неблагодарном труде. - Да к тому же работа - моя жизнь, я бы скучала, ничего не делая.