Посредине этой улицы находился маленький кокетливый домик с плоской крышей, стены его были обвиты ирландским плющом, ветви которого сплетались с лозами зреющего золотистыми гроздьями винограда.
С улицы дом казался необитаемым и запертым. Ни малейшего шума или движения не было слышно за затворенными ставнями его нижнего и первого этажей.
Молодой француз остановился у двери, вынул из кармана ключ и, отперев ее, вошел в дом. Маленькая передняя из белого и розового мрамора вела на лестницу, по которой он быстро поднялся.
«Где же Форнарина? - думал он, направляясь в первый этаж. - Несмотря на все мои приказания, она все-таки бросает свою госпожу. Плохой же дракон караулит мое сокровище… сокровище неоцененное».
Он тихо постучал в маленькую дверь, выходившую на площадку лестницы.
- Войдите! - сказал изнутри кроткий голос.
Посетитель отворил дверь и очутился в хорошеньком будуаре со стенами, обтянутыми серой персидской материей, с мебелью из розового дерева и загроможденном ящиками цветов, издававших сильный аромат. В глубине будуара на турецком диване полулежало прелестное создание, перед которым молодой человек остановился, как бы ослепленный, несмотря на то, что видел ее далеко не в первый раз. Это была женщина лет двадцати трех, маленькая, нежная, с белым, несколько бледным цветом лица, с пепельными волосами и голубыми глазами - цветок, распустившийся под тепловатым северным солнцем и перенесенный на время под жгучее итальянское небо.
Красота этой молодой женщины была поразительна, и те из транстеверинцев, кому ее удавалось видеть сквозь решетчатые ставни при наступлении вечера или при восходе солнца, останавливались перед ней в безмолвном восхищении.
Увидев француза, молодая женщина вскочила с дивана с радостным криком.
- Ах! - воскликнула она, - как я вас ждала, Арман; и мне, казалось, что вы сегодня запоздали более обыкновенного.
- Я прямо из мастерской, - отвечал он, - и был бы здесь раньше, дорогая Марта, если бы ко мне не пришел кардинал Стенио Ланди, желающий купить статую! Он отнял у меня несколько часов… Но, - продолжал художник, это был действительно французский скульптор, отправленный академией в Рим, - вы сегодня что-то бледнее и грустнее обыкновенного, Марта, вы даже как будто встревожены чем-то…
- Вы находите? - спросила она, вздрогнув.
- Да, - отвечал он, садясь рядом с нею и пожимая с любовью и уважением ее руки, - вас мучает какой-то тайный страх, моя бедная Марта, вы чего-то боитесь… что же с вами случилось?.. Говорите же, отвечайте мне!..
- Да, мне страшно, Арман, - сказала она с усилием, - я действительно боюсь… и ждала вас с таким нетерпением.
- Боитесь, чего?
- Послушайте, - продолжала она с оживлением, - нужно уехать из Рима, это необходимо! Несмотря на то, что вы спрятали меня в малолюдном предместье большого города, куда никогда не заглядывают иностранцы… Но я ошибалась, думая, что Буду здесь избавлена от преследования моего злого гения… Отсюда, как и из Флоренции, мы должны уехать.
При этих словах по лицу молодой женщины разлилась странная бледность.
- Где же Форнарина? - спросил вдруг скульптор.
- Я послала ее за вами, но вы, вероятно, разошлись дорогой.
- Эту женщину я поместил возле вас с приказанием, никогда не оставлять вас одну, моего ангела, а она может быть…
- О, не думайте этого, Арман; Форнарина скорее умрет, чем выдаст меня.
Арман, взволнованный, встал и начал ходить взад и вперед по будуару неровными, поспешными шагами.
- Да что же, наконец, случилось с вами?.. Что вы видели, дитя мое, почему хотите уехать?
- Я видела его.
- Кого?
- Его!
Марта, подошла к окну и сквозь решетчатые ставни указала одно место на улице.
- Там, - сказала она, - вчера в десять часов вечера, после того как вы ушли… Он прижался у этой двери, устремив огненный взгляд на мой дом. Он как бы видел меня, хотя в доме не было огня, тогда как сам он был освещен лунным светом. Я отступила в ужасе… и кажется вскрикнула, падая в обморок… Ах! Я очень страдала…
Арман подошел к Марте, усадил се снова на диван и, взяв за руки, опустился перед ней на колени.
- Марта, - сказал он, - хотите вы меня выслушать, согласны вы верить мне, как отцу, как старому надежному другу, как самому Богу?
- О, да! - отвечала она, - говорите… защитите меня… у меня нет никого кроме вас на этом свете.
- Марта, - продолжал художник, - шесть месяцев тому назад я увидел вас в полночь на церковной паперти, плачущую, на коленях. Вы были в таком отчаянии и так прекрасны в ту минуту, что я принял вас за ангела, оплакивающего погибшую душу, вверенную его попечениям и отнятую у него адом. Вы плакали, Марта, вы просили Бога взять вас к себе, послав вам смерть. Я подошел к вам, взял вас за руку и шепнул на ухо несколько слов надежды. Не знаю, убедил ли вас мой голос, или он нашел дорогу к вашему сердцу, но вы вдруг встали п оперлись на меня, как на покровителя. Вы хотели умереть, я не допустил этого; вы были в отчаянии, и я отвечал вам словами надежды, ваше бедное сердце было истерзано, я старался излечить его. С этого дня, дитя мое, я был счастливейшим из смертных, да, может быть, и вы не так сильно страдали?