Дальнейшие исследования привели к тому, что, по всей видимости, краденое золото собирали двое из рабочих, но делалось это так ловко, что об этом можно было лишь догадываться по тому обращению, слегка заискивающему, с каким остальные рабочие относились к этим двум. Заметить же, как они принимали золото и заменяли его спиртом, не представлялось никакой возможности.
Поэтому-то против них и не могло быть прямых улик. Несколько повальных обысков не привели ни к каким результатам.
Между тем было замечено, что эти двое рабочих находятся в фаворе у управляющего и часто посещают его.
Управляющий же и не думал скрывать своего пристрастия, объясняя его тем, что названные рабочие ведут себя хорошо, работают лучше всех, не пьют и имеют хорошее влияние на остальных, умело улаживают разного рода мелкие столкновения между рабочей массой и администрацией, без которых не обходится обыкновенно ни один сезон тяжелой приисковой жизни.
Холмс с глубоким вниманием слушал даваемые объяснения.
— Вы говорите, что по количеству пьяных и истребляемого спирта можно судить о приблизительном количестве сбытого ворованного золота? — спросил он, дослушав рассказ до конца.
— Да, — ответил один из сыщиков. — Мы ведем строгую запись.
— Почему же администрация не насядет с допросом на тех, кто чаще всех бывает пьян?
Сыщики переглянулись с усмешкой.
— Приисковый рабочий скорее даст себя повесить, нежели выдаст источник, откуда он достает запрещенный напиток, — ответил один из них.
— Прекрасно, — произнес Холмс. — А сколько, по вашему предположению, ворованного золота должно было скопиться у управляющего?
— По нашему подсчету, по сегодняшний день, у него должно быть приблизительно пуд восемь фунтов. Но, вероятно, у него найдется немного больше, так как за каждой бутылкой спирта уследить невозможно.
— Когда уезжает Сельцов?
— Через три дня. Завтра прекращаются работы на прииске и отправляется караван с добытым золотом, а Сельцов задержится на два дня для окончания отчетности и выдачи рабочим их книжек.
На этом разговор наш окончился.
Выйдя от Петра Харитоновича, мы прошли к себе на квартиру. Шерлок Холмс долго ходил молча взад и вперед по комнате, погруженный в свои мысли.
— Нет, он не доверит такого количества золота другому, — произнес он наконец, останавливаясь у окна. — Он одинокий, близких людей с ним нет, и он теперь или позже должен вывезти свое сокровище сам. Вопрос лишь в том: повезет ли он его теперь с собою или запрячет для того, чтобы приехать за ним позже?
— Я думаю, что последнее вернее, — согласился я.
— Это зависит от того, насколько он осторожен. Вор всегда чувствует, что за ним следят, — ответил Холмс. — И я даю голову на отсечение, что Сельцов сознает, что за ним есть надзор, тем более что он уже подвергался обыскам. Только он слишком надеется на свою ловкость. Если это так, то он постарается захватить золото с собой теперь же, так как прекрасно сознает, что проследить его вторую поездку не так трудно. Кроме того, поездка на прииск после работ возбудит подозрение, а скрыть ее невозможно, так как, несмотря на прекращение работ, на прииске остаются люди, которые во время безделья скорее заметят каждого прибывшего, нежели среди разгара и сутолоки сезона.
С этим выводом я не мог не согласиться.
С этого часа мы стали терпеливо ждать.
День и ночь мы по очереди сторожили Сельцова, не спуская с него глаз, от которых он скрывался лишь тогда, когда запирался у себя в квартире.
На следующий день с прииска уехал караван с золотом и хозяин.
Перед отъездом он открыл приисковому уряднику наше инкогнито, попросив его действовать с нами и оказывать Холмсу всяческое содействие.
Прошел еще день.
В доме управляющего шли приготовления к отъезду.
К подъезду его квартиры был подан его собственный просторный возок с кожаным фордеком[2], в который постепенно выносились его вещи.
— Нам надо сделать вид, что мы уезжаем, — сказал под вечер Шерлок Холмс.