— Это было перед большим туннелем, — перебил я. — Кажется, даже весь туннель шел на подъем.
— Совершенно верно, дорогой Ватсон. Ваша наблюдательность делает вам честь! — сказал Холмс. — Итак, надо было предположить, что оба они выскочили или перед туннелем или в самом туннеле. Невольно вставал вопрос: зачем? Но рядом с этим вопросом вставал другой: для чего пересаживались они с переднего вагона на площадку пятого с конца вагона, именно того самого, на который обратили внимание начальники станции и депо? Как ни хотелось мне броситься со всех ног к туннелю, я предпочел проехать еще до первого разъезда дальше. Делать осмотр вагона на станции было неудобно и опасно. Как только поезд двинулся дальше, я вскочил на ту самую площадку, на которой ехали Бахтадьян и его товарищ. Поезд выехал со станции, и как только мы миновали последнюю стрелку, я при помощи электрического фонаря принялся за осмотр стенки вагона. Первое, что я заметил, это было то, что щели между крашеными досками обшивки не были залиты краской. Словно вагон красили не после обшивки, а обшивали его уже заранее окрашенными досками. В одной из этих досок я нашел углубление, словно в это место вбили толстый гвоздь, но, не пробив им доски насквозь, снова вынули. Вынув из кармана стальную шпильку, я вставил ее в эту дыру и попробовал посредством ее откачнуть в сторону или приподнять доску. В стороны она не подалась, но зато приподнялась на вершок вверх, после чего свободно отошла внутрь, освободившись, очевидно, от упора. Дальше она вынулась совсем и из верхнего паза. Вслед за ней я вынул еще четыре доски, и таким образом в стене образовались огромные ворота…
— Это интересно! — воскликнул я.
— Да, — кивнул головой Холмс. — Войдя в вагон и осветив его, я нашел его наполовину пустым. В нем оставалось лишь несколько тюков, которых воры, очевидно, не успели выкинуть до конца подъема. Выйдя снова на площадку и тщательно установив доски на место, я воспользовался тем, что снова попался подъем, и соскочил с поезда. Почти все время назад я бежал бегом. Наконец, я прибежал на станцию и шагом пошел дальше. До намеченного мною туннеля от станции было верст двенадцать. До этого туннеля было еще два, и я свободно прошел сквозь них, хотя у входов и встречал сторожей. Но лишь только я подошел, наконец, к тому туннелю, до которого добирался, как сторож преградил мне дорогу. — Куда лезешь? — крикнул он. — Аль не знаешь, что в туннели запрещено ходить?! — И сколько я ни ругался, так он меня и не пустил. Пришлось пойти на хитрость. Я сделал вид, что ухожу окружным путем, и спрятался в кустарнике на скале. Отсюда я хорошо видел сторожа. Лишь только я заметил, что он удалился в свою сторожку, я стремглав бросился вниз и юркнул в туннель. Этот туннель длинен. По-моему, он не короче версты.
Шерлок Холмс на минуту прервал свой рассказ, выпил глотка два красного вина и продолжал:
— Я осторожно подвигался вперед, прислушиваясь к малейшему шуму и осматривая самым подробным образом стены туннеля, которые я освещал электрическим фонарем. Я прошел уже сажен сто тридцать, как вдруг увидел вагонетку, разобранную и прислоненную к стене. В этом месте в стене туннеля была небольшая арка. Я стал с напряженным вниманием осматривать каждый камень стены. И вдруг я заметил, что четыре камня совершенно не соединены с окружающими их камнями цементом, тогда как между собою они были сцементированы. Это были не камни, а каменные плиты и все четыре, вместе взятые, составляли площадь почти в квадратную сажень. Нет сомнения, что это ворота, но… сколько ни бился я, так и не узнал: как отворяется этот потайной ход. Сегодня, дорогой Ватсон, мы вызовем Бахтадьяна, рассчитаемся с ним за доставленный товар и… направимся вместе туда.
— Вы подозреваете там склад ворованных вещей? — спросил я.
— Да, на этой дороге. Каждая дорога имеет, конечно, свои хранилища, — ответил Холмс.
Назначив час отъезда, Холмс и я легли отдохнуть.
Проспав часа два, Холмс встал, надел свой обычный костюм и исчез, а через полчаса вернулся назад в сопровождении Бахтадьяна.
Втроем мы стали разбирать сданный мне товар.
В ящиках оказались сапоги с интендантскими клеймами и белье для нижних чинов.
Все это было оценено Холмсом замечательно точно по фабричным ценам, и требуемая часть была уплачена Бахтадьяну.