"Дарья Сергеевна, вот он я! Голубушка, бонжур! Я озолочен и вас хочу озолотить на всю жизнь... Вы пб-думайте, сетребьен, как можно этим распорядиться! Ля-мур?.. Ручку, ручку, пожалуйте-с..."
Она вскрикнет, отступит на шаг, закроет на мгновение голубые глазки: "Ах!" Белая ручка упадет невзначай на широкое, коричневого альпага плечо...
"Ночей не спал, изголодался... Великий пост у меня был, Дасичка, перепелочка, о тебе молился, вымолил вот... Тысяча рублей!"
Она зарыдает, запрокинет головку, выставив, слабея, белую шейку.
"У меня имение здесь неподалеку, да, да, рядом совсем... Да не плачь ты, не плачь, не реви, консоме, вот, ей-богу! Ну чего ты? Али я тебе не люб?"
"Люб, люб... Иди сюда, дурачок. Встань с пола, не пачкай новых панталон, дурачок, мужлан, чудовище. Настасья, пошла прочь... Ах, ты мне все платье измял, сумасшедший..."
Он влетел в кружевную гостиную и остановился. Она стояла перед ним, вскинув брови, приоткрыв ротик, готовая крикнуть. От него исходило сияние, слепило. Она прикрыла глаза.
Вот и стол, приготовленный к вечерней трапезе, и самовар гудит, и ватрушки золотисты, как праздник... А вот я тебе еще чашечку, еще ватрушечку... Ах, что-то я нынче пермете, переел... Ну, тогда спать пора... Спать? Хе-хе-хе... Ну, так чего же, спать так спать, хе-хе...
Все забыто, все прощено, все кануло. В мире нет ничего, кроме ликования двоих. Я бросаю к твоим ногам свою честь, имение, тысячу рублей ассигнациями... Сколько нам еще осталось жить на этом свете? Пустяки...
Господин в коричневом. сюртуке полез за пазуху за ассигнациями, чтобы развеять их по кружевной гостиной.
"Ну? Что? Каково? Сроду таких денег в руках не держал... Мезальянс. Когда я жил в доме князя... Еще одну пару мне купим: сюртук черный, панталоны в полоску. Тебе накидочку из соболя али еще чего... Чего сама хочешь? Ну, чего?.."
- Настасья, - позвала она едва слышно.
"Гости приедут... Милости просим, милости прошу. Бонжур, мадам... Усаживайтесь, пейте-ешьте, сейчас граф приедут, Лев Николаевич - мой, пуркуа, троюродный братец..."
- Да Настасья же! - позвала она громче.
- Дасичка, - сказал он, задыхаясь, - не пужайся, это ж я.
- Вон! - указала она на дверь. - Вон из моего дома! Перебирая ватными ногами, он покинул кружевную гостиную и очутился на крыльце.
Он брел по вечерней Туле, а за ним, и перед ним, и вокруг него звенело, переливалось то печально, то будто бы даже насмешливо:
...В полку небесном ждут меня. Господь с тобой, не спи...
И чернобородый извозчик катил следом медленно и упрямо и время от времени повторял свои призывы:
- Барин, прокатимся?.. Милости прошу, ваше благородие... Лошадку не обижайте...
В ресторации Шипов сидел, не снимая цилиндра, не замечая присутствующих, пил, пил, пил, и когда почувствовал, что находится совсем в другом мире, а вдова далека и придумана, твердой походкой направился к гостинице.
Круглый стол уже был чист от посуды. Мальчик в красном казакине стоял в дверях - если что прикажут.
Господин в сюртуке из альпага с помятыми бакенбардами тускло маячил в зеркале.
...Зачем тебе алмазы и клятвы все мои?..
На круглом столе, на самом виду, лежал синий конверт. Уже не заботясь о своей судьбе, покорно и вяло Шипов извлек из него записку.
"Милостивый Государь, да Вы еще в Туле?! А ведь завтра уже будет поздно!..
С почтением".
- Я вас не трогаю, и вы меня не трожьте! - крикнул Шипов, и тотчас мальчик в красном казакине исчез за дверью. - Эй! - крикнул секретный агент, трезвея и наполняясь страхом, но никто не явился на зов.
Тем временем чернобородый извозчик соскочил с козел у своего дома и скрылся в нем.
Через десять минут Николай Серафимович Муратов в халате и феске вошел в свой кабинет и пристроился у стола. Перо приплясывало в его пальцах, по выпуклому . лбу прокатывались волны, розовые губы смеялись.
ВЕСЬМА СЕКРЕТНО
От Штаб-Офицера
Корпуса Жандармов, находящегося в Тульской губернии,
г. Тула
Управляющему III Отделением Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, Свиты Его Величества, Господину Генерал-Майору и Кавалеру Потапову
Галицкий Почетный Гражданин Михайло Иванович Зимин, прибыв в г. Тулу 17-го минувшего Февраля с Тамбовским мещанином Гиросом,-распустил слухи, что он агент Правительства и что ему поручены важные секретные дела.
Как установлено, Г. Зимин имеет свидетельство, выданное ему Приставом Московской полиции Городской части г. Шляхтиным за No 101 сроком на два месяца. У Господина Гироса - паспорт, выданный ему из Тамбовской Градской Думы.
Господин Зимин все время пребывания своего в Туле вел разгульную, нетрезвую жизнь, посещая трактиры низшего разряда, и наконец дошел до такой крайности, что оскорбил беззащитную почтенную женщину, вдову капитана Каспарича, за что и был изгнан ею из ее дома.
Между тем Зимин болтливостью своею обнаружил секретное поручение, данное ему будто бы Правительством следить за действиями Графа Льва Толстого и за лицами, живущими у него в имении в с. "Ясная Поляна".
Узнав об этом, я пригласил к себе Г. Гироса, который подтвердил все, относящееся до Г. Зимина, и прибавил, что Господин Зимин обещал ему дать шесть тысяч рублей серебром, если он откроет что-нибудь о Графе Толстом. Но во все это время ни Г. Гирос, ни тем паче Г. Зимин ни разу в "Ясной Поляне" не бывали и не открыли ровно ничего.
Об этом обстоятельстве я лично сообщил Господину Начальнику Тульской губернии, который вполне разделяет мое мнение, что Г. Зимин (если ему и дано было какое поручение) болтливостью своею много повредил к узнанию истины и действию лиц, живущих в имении Графа Толстого, за которыми ему, быть может, поручено было следить.
Господин Гирос в настоящее время исчез в неизвестном направлении, а Господин Зимин, обзаведясь деньгами, продолжает предаватся разврату и разгулу.
О чем долгом считается почтительнейше донести Вашему Превосходительству.
Полковник Муратов
Николай Серафимович так был доволен всем происходящим, что его нисколько не удручало исчезновение Гироса. Две безумные ночи, проведенные в доме вдовы в образе старухи, вдохновляли на новые подвиги, тем более что дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Во-первых, как важны были, решительность и сноровка, как ворвался он бурей в это уютное гнездо, волею негодяев готовое было превратиться в логово разврата и преступления, как эта буря во мгновение ока выкорчевала дурные корни и вдохнула свежего воздуха. Во-вторых, неоднократные намеки и искры любви, источаемые полковником, попали в цель, и вдова уже была готова принести себя в жертву. Да, едва с ее глаз спала пелена, едва рассеялся зловещий туман, она вдруг увидела, в каком ужасе прежде находилась, и потому, едва он протянул руку, она тотчас за нее ухватилась, сжала своими признательными белыми ладонями и поклялась себе самой никогда уж не выпускать.
Полковник представлял себе вытянутое, напряженное лицо галицкого почетного гражданина, зеленые глаза, полные страдания и даже страха, и розовые его губы растягивались в удовлетворенной улыбке.
Он кликнул экономку, вручил ей три конверта: один громадный, белый, под сургучными печатями, адресованный в Петербург, другой поменьше, синего цвета, для господина Зимина, и третий, совсем маленький, розовый, для вдовы капитана Каспарича, - и экономка исчезла, распространяя благоухание недорогих духов.
"Каков негодяй, - думал полковник, посмеиваясь, - присосался, прилепился, прикоснулся грязными лапами к женщине. Она существо слабое, может и не выдержать".
...Бежали дни. Гирос все спал на жестких ночлежных нарах, укрывшись душным тряпьем, под гомон и топот ног, розовея, округляясь и не подозревая, что происходит в божьем мире, как вдруг будто какая сила подтолкнула его и он проснулся.