Сосед. Ура!
Барышня (молодому человеку). Не скрою, вы мне тоже симпатичны.
Молодой человек. Я счастлив!
Барышня. В самом деле? Отчего же вы так робки все эти дни? Пригласили бы меня на прогулку или еще ято-нибудь...
Молодой человек. Что что-нибудь?
Барышня. Перестаньте...
Молодой человек. Нет уж, вы договаривайте: что что-нибудь? Что-нибудь это что, это материальное или духовное?
Барышня. Ну, пошла философия...
Поп (Шипову). Да вы сами-то чего не пьете? Ну-ка.
Шипов. Мерси. Пущай другие тоже пьют.
Поп (смеется). Пущай, пущай... А что это вы такой бледный?
Шипов. Устал я... Хлопот много. Имение ведь... Хе-хе!
Поп. Ха-ха!.. А что у князя, как вы там жили? Это ведь интересно, любезный. Ну-ка, расскажите, расскажите...
Михаловский. Теперь я перехожу на шампанское, господа.
Сосед (даме). Да мое имение ведь граничит с Ясной, в самом деле...
Дама. Ну и что он?
Сосед. С графом мы не кланяемся... Вздорный человек.
Молодой человек. Он ваш сосед? Говорят, книжки сочиняет?
Сосед Сочиняет, вот именно. (Даме.) А вам нравятся его сочинения?
Дама. Мне нравится Тургенев, у него есть основное направление, а у графа Толстого нет основного направления... Вы читали у него про войну? Меня, например, тошнит...
Сосед. Что вы разумеете под направлением? Он перессорил меня с моими крестьянами, вот что я вам скажу...
Дама. Нет, в самом деле, вам нравится у него про войну?
Молодой человек (барышне). У нас, например, его терпеть не могут....А вы?
Барышня. Я об этом не думала... (Шепотом.) Ах, да перестаньте же...
Михаловский. Ничего, ничего, он свое получит...
"Нехорошо, - подумал Шипов, - чего это они Левушку-то обижают?"
Молодой человек (барышне). А если что случится?
Барышня. Да что же может случиться?
Молодой человек. Ну, мы с вами, к примеру, останемся наедине...
Барышня. И что же? И что же?
Молодой человек. Господи, а вы не знаете, что бывает, когда двое страстных молодых людей остаются предоставленные самим себе? Не знаете?
Барышня. Догадываюсь.
Молодой человек. Ага! Догадываетесь... И не боитесь?
Барышня. Чего же?
Молодой человек. Ну, знаете... А разговоры о бесчестье? А слезы родителей? А проклятья?
Барышня (долго смеется). Сударь, сударь, я была замужем... Ха-ха! А вы считали, что я... ха-ха-ха...
Молодой человек. Ах, вот как... А я считал...
Поп (Шипову). Покайтесь, батюшка, покайтесь. Растворитесь...
Шипов. Ну, будя, отец Николай, будя... Эй! Чего приуныли?
Дама. Фу, как он кричит!
- Господа! - вдруг крикнул Михаловский, и с губ его полетели крошки. Граф, положим, человек ничего еебе... Но у него есть воззрения, свои собственные мнения. Конечно, и у меня есть свои взгляды, но эти взгляды вот какие: исполняй свой долг. А он еще до реформы давал своим крестьянам вольности, не задумываясь, в какое положение он ставит всех нас... Нас с вами, господа... Верно ведь? - обратился он к Шипову.
- Те-те-те-те, - сказал Шипов. - Бонжур.
- Теперь, - продолжал Михаловский, - он устроил у себя школу на свои деньги. Помилуйте: школу для крестьянских детей! И сам - в качестве учителя! Граф - учитель? И после этого он требует к себе уважения, которое ему подобает как графу, помещику и бывшему офицеру! Ну, я стараюсь с ним в обществе не встречаться - я весь в негодовании. Да и о чем с ним беседовать? Он доказывает, что отмена крепостного права - закон природы!.. Погоди, как бы тебя самого не двинули! Ха-ха-ха-ха! Как бы не двинули по-нашему!..
- Будя! - сказал Михаил Иванович. - Это же се-требьен получается. Чего вы его честите?.. Ты вот, ты... Ну?
- Пардон, - сказал Михаловский. утирая губы салфеткой, - пардон.
Все затихли.
- Пей-гуляй, - сказал Шипов, грустя и сникая, - пей-гуляй...
Постепенно стало темно от спустившегося вечера, и кто-то крикнул зажечь свечи. Начали все это проделывать сами, спотыкаясь, и падая, и все опрокидывая, пока все тот же вездесущий мальчик не дотянулся до каждого канделябра, до каждого подсвечника. И словно из былого, словно со дна безумной чьей-то памяти, всплыли и проявились забытые медные лица. Колеблющиеся, неверные, ускользающие, они то пропадали, то возникали вновь.
Голоса стали тише, приглушеннее, шутки откровеннее, неприязнь звонче. Но едва желтое пламя свечей заявило свои права, как перед Михаилом Ивановичем оказался большой синий конверт. Шипов вскрикнул едва слышно. Но все были увлечены беседой и потому никому до него не было никакого дела.. Он привычно вскрыл конверт, чувствуя, что трезвеет и вновь начинает мелко подрагивать. В конверте, как всегда, была четвертушка бумаги, но на сей раз она была пуста.
- Ууууу, - тихонечко завыл секретный агент, - беда какая!
- Хорошо, когда люди кругом, - сказал Севастьянов, почему-то оказавшийся рядом с Михаилом Ивановичем. - А как одному-то остаться? Не дай господь-с...
Поп (шепотом). Видно, письма ужасные у вас...
Шипов. Пужают.
Поп. Вон вы дрожите весь.
Севастьянов. Задрожишь тут... У меня и то голова гудит-с...
Поп. Одного не понимаю - вы с вашими-то деньгами могли бы в Америку, например, съездить, а вы тут, в Туле, сидите.
Шипов. Да ведь у меня имение... Должон я доход собирать? Я ведь, лямур-тужур, не могу от дохода отказываться.
Поп. Парле ву франсе?
Шипов. Ах ты, ей-богу... Да зачем уж так-то, отец?.. Обидеть меня желаете?..
Севастьянов. Конвертик-то синий. Придумают же.
Шипов (слабым голосом). Пей-гуляй... Зимин за всех платит... (Попу.) У меня же имение. За ним глаз нужен.
Севастьянов. Жизнь - она дороже-с.
Шипов. Какая еще жизнь?
Севастьянов. Ваша-с. Они в конверте могут и отраву прислать. Все могут-с.
Шипов. Не могу я имение бросить...
"Чего мне в Ясной-то надо? - снова подумал он. - Чего? Чего? Ну, я съезжу туда, а чего я? Чего мне там?.. - И вспомнил: - Ах, да граф же там, граф! А я-то думаю: чего? Граф Толстой... А чего граф? Я должен ему чего али он мне?.. Итальянца нет, черта, прощелыги, а то бы он сказал. Он знает..."
Поп. Что-то неприятное есть в этом нумере, не правда ли? Гляньте-ка, как комнаты расположены: одна, потом другая, а потом и еще одна... Вы велите и в тех комнатах свет зажечь, велите.
Шипов. Я вас не трогаю, и вы меня не трожьте.
Севастьянов. А прошлым летом здесь одну молодую даму убили-с...
Поп. Фу, страсти какие! А вам разве приятно, Ми-хайло Иваныч, такое слышать?
Шипов. Мы вас не трогаем, и вы нас не трожьте.
Севастьянов. Какие же это страсти? Сама жизнь. Покуда здесь купцы гуляли, ее в той комнате, во-он в той, подушкой накрыли - и все.
Молодой человек (барышне). Я, наверное, влюблен в вас. Со мною черт знает что происходит...
Барышня. А вы не боитесь, что кто-нибудь увидит?
Молодой человек. Что увидит?
Барышня (шепотом). Вашу руку... Милостивый государь, уберите руку! Вы не смеете...
Молодой человек. Ну вот, ей-богу...
Севастьянов (даме). Вам клубнички-с?
Михаловский. А кто он такой? Что ему надо?
Дама. Да это же хозяин гостиницы.
Михаловский. Пардон...
Севастьянов. Это ничего-с. Может, еще чего хотите?
Дама. Мерси. Я хочу вон от того гуся немного.
Пустое письмо повергло Шилова в полный трепет. В зыбком пламени свечей мерещились всякие страсти. Он был почти совсем трезв, но слабость сковала его, а грузный поп и Севастьянов сидели так плотно, что не хватало воздуху. А праздник продолжался. Кто-то выходил, появлялись какие-то новые, незнакомые люди, их угловатые , тени метались по стенам, длинные руки тянулись к блюдам, слышались чавканье, сопенье, смех. Дверь уже вовсе не запиралась. И Шилову вдруг захотелось подпрыгнуть, вырваться из этого душного, цепкого круга, выскочить в окно и лететь выше, выше, выше... Он приник щекой к горячему плечу отца Николая и тихо сказал:
- Батюшка, куды же выше-то? Тама - небеса одни... На круглом лице отца Николая играли тени, и нельзя было понять, смеется он или плачет, жалея Шилова. Сквозь серебряную бороду поблескивали влажные губы, два маленьких темных внимательных зрачка будто бы сострадали.