«Феликсу от Юстаса. Совершенно секретно, — передавал Штирлиц открытым текстом. — Поздравляю со своим днем рождения, желаю счастья в труде и в личной жизни. Юстас».
Центр не отвечал.
«Заснули они там что ли?» — подумал Штирлиц и повторил сообщение.
Было похоже, что в Центре уже отметили день рождения, надрались и спят. Штирлиц огорчился, что там надрались без него. И выключил рацию.
«Понавешали тут!» — он дернул за веревочку, бачок заурчал.
Английский агент за дверью сменил кассету. Неудовлетворенный Штирлиц пнул дверь ногой, дверь ударила агента по носу, и Штирлиц, забыв бутылку портвейна, пошел к столу.
Агент, потирая распухший нос, вошел в туалет.
«Где он прячет рацию?»
Агент стал искать и сразу нашел бутылку портвейна.
Борман, напоив пастора Шлага так, что тот упал под стол, привязал его шнурки к ножке стола и, потирая руки, по привычке пошел в туалет. В туалете английский агент пил портвейн.
— П-пардон, мадам, — сказал Борман, закрыл дверь и тупо уставился на букву «М».
«У Штирлица перепутаны таблички на дверях. На женском туалете висит табличка «М». Тут надо подумать. Что скажет по этому поводу Кальтенбруннер?»
Задумчивый Борман взвесил все «за» и «против», загнул три пальца и поменял таблички. Потом подумал, что сделал доброе дело, и поменял таблички назад.
— Люблю порядок, — сказал он вслух и вошел в другую дверь.
Раздался визг, и Борман вышел с отпечатком ладони на правой щеке.
«Левша, — подумал Борман, — ничего не понимаю!»
И обиженный Борман пошел в сад.
В зале все уже спали. Генерал фон Шварцкопфман во сне бормотал:
«Шесть пикей — «Сталинград». Куда вы с бубями, ваши не лезут…»
И только Штирлиц сидел в углу и при свете торшера читал Есенина. — Нет, не могу я видеть вас — Так говорил я в самом деле, И не один, а сотню раз, — А вы — и верить не хотели…
ГЛАВА 7. ХОТЕЛ ПРОСТО ПОПИТЬ ПИВА…
Мостовая блестела после дождя, но солнце уже освещало мрачные берлинские улицы и предвещало прекрасный день. Выставленный кем-то в открытое окно репродуктор на всю улицу пел женским голосом о том, как хорошо, когда над Германией светит солнышко, и рядом с тобой — твой милый.
«Не плохо бы съездить на пляж», — подумал Штирлиц, останавливаясь у пивного ларька.
Последнее время русский разведчик чувствовал себя очень уставшим. Все его замучили: Центр, который обещал прислать новую радистку, но не торопился выполнять обещание, пастор Шлаг, который почему-то решил, что Штирлицу нужны женщины и присылал их к нему прямо на работу. А уж об офицерах Рейха и говорить не приходится! Они Штирлица прямо-таки достали!
— Пиво есть? — спросил Штирлиц у молоденькой миловидной продавщицы.
— Да, господин Зенгель.
— Не называй меня, девочка, Зенгелем, — попросил Штирлиц, — моя новая кличка в контрразведке — господин Бользен.
— А вы не называйте меня девочкой, господин Бонзель.
— Согласен, — улыбнулся Штирлиц и поцеловал ее в ухо. — «Жигулевского» нет?
— Только «Баварское», — вздохнула продавщица.
— «Жигулевского» нет, очередей нет! — привычно повозмущался Штирлиц. — Что за страна!
— Ох, и не говорите, господин Бользен! Как только люди тут живут!
— Мне двадцать штук.
Штирлиц погрузил в рюкзак ящик пива и подал девушке пять марок.
— Сдачи не надо!
Бутылки радостно позванивали у Штирлица за спиной, навевая самые приятные мысли. Штирлиц любил путь домой, когда за спиной громыхает рюкзак с пивом, а в голове царит предвкушение приятного времяпровождения. В такие минуты ностальгия по Родине отступала. Штирлиц вспомнил, как четырнадцать лет назад, в Урюпинске, он купил, отстояв полтора часа в очереди, пять литров пива в целлофановый пакет и, когда нес его домой, выпил все по дороге, так как в пакете обнаружились дырки.
Невероятно, но этот полиэтиленовый пакет буквально преследовал Штирлица в первые месяцы его пребывания в Германии. Что-то еще он оставил в те далекие годы в славном городе Урюпинске, но что, Штирлиц вспомнить не мог, потому что друзья-чекисты избили его до потери сознания, и так замутненного после пяти литров пива.
— Если бы я послал Айсмана за пивом, — подумал Штирлиц вслух, — и он бы его не принес, я бы его убил.
С некоторых пор Штирлиц для конспирации думал вслух. Чего только не узнавали его соратники по партии о себе в такие минуты.
Привычно открыв ногой дверь в подъезд, Штирлиц начал подниматься по лестнице.