Все в порядке. В вашем кале глистов и
иной заразы не обнаружено.
"Скоты, - думал Никита Сергеевич. - Он хочет сказать, что мы им не колбасу выслали, а гавно. Следовательно и все, что мы делаем для их сраной Кубы - тоже понос. Ну, я им покажу Кузькину мать! Я им дам котях! Я вам такой Карибский кризис устрою, что до конца жизни Бермудский треугольник помнить будете!"
Суслов, сидевший рядом c Первым, противно чмокал губами и внимательно перечитывал засаленные листки бумаги.
"Не замышляет ли этот гений сапога и гороха против меня какую-нибудь пакость! - c ужасом подумал Хрущев и легко, ради проверки, врезал своему ближайшему соратнику по челюсти.
- Суслов, твою мать! Ты енто о чем думаешь?
- О вашем докладе в ООН, Никиточка Серге-е-е-ич!
- О моем докладе?
- Угу!
- Ну, и что же ты там, смерд, надумал?
- А ничего... Так... кое-какие замечания... вообще-то все нормально, есть слог, стиль, другие подобные штучки...
- Шож тебе еще, псина, надо?
- Никиш, а ты не обзывайся! Че обзываешься-то? Вот ты пишешь "вжопу вас всех без хрена c палочкой..." или "А на срать я хотел на весь ваш империализм..."
- Ну...
- Баранку гну! Тупак безграмотный! "В жопу" пишется раздельно, а "насрать" - вместе!
- А пошел ты! - зевнул Хрущев и лениво отвел взгляд к окну.
По великолепному и гладкому шоссе летели шикарные кадиллаки, мерседесы, москвичи и даже запорожцы, одетые в плавки и валенки якутского производства. Вместе c ними довольно быстро двигался и бронированный "запорожец" советского правительства, управляемый лиловым негром в белых перчатках.
Никита Сергеевич немного позавидовал этой веселой стране, увидев такое обилие шикарных машин, и впал в уныние, но вспомнив, что сегодня он им задаст "жару", пришел в свое обычное состояние. Шофер - лиловый негр в белых перчатках непринужденно вел бронированный "Запорожец" к Белому дому, туда, где Хрущева должны встретить так, как этого заслуживает особа такого ранга, как глава правительства Великого Совдепа. Этот факт Хрущева на минуту развеселил, но посмотрев на угрюмого Суслова и на грузного лилового негра, товарищ Первый снова впал в уныние и скуку.
"Эх, Федя, Федя! Ну разве ж можно так шутить! - подумал Хрущев. - Ну, неужели для этого мы тебя засылали на Кубу?"
- А что, Штирлиц встречался c Федькой-то? - спросил Никита Сергеевич у Суслова.
- А как же, благодаря Федору Макаровичу и была отправлена вся верхушка Третьего Рейха в места, не столь отдаленные; Штирлиц руководил этим делом, Федька помогал.
- А теперь позорит нас на весь мир.
- Это вы про колбасу?
- А про что же еще то? Про ее родимую!
- Не знаю, как можно спутать колбасу c калом?
- А какая колбаса то была? - Никита Сергеевич вытер свою потную лысину замасленной рубашкой Суслова.
- "Останкинская". Зажрались! А помните, когда мы послали... дай бог памяти, четыре года назад, Шампанское в Англию? Что они нам сказали?
- Ну, чего? Не помню я!
- Як же ты не помнишь, Никита?
- А-а! - рассмеялся Хрущев. - Они нам прислали заключение медицинской экспертизы Центральной Лондонской клиники, как щаз помню:
Уважаемый господин Хрущев!
Вашу мочу мы подвергли тщательному анализу. Все в норме. Сахара нет, белков нет!
- А ты говоришь - колбаса! Над нами весь мир ржет! Придурок ты! - Суслов не на шутку рассвирепел.
- Это кто - придурок?! Ты кому такие вещи говоришь?
- Тебе, тварь!
- Ну ты, фраер, заткнись, щас как дам больно!
- Господа, - на чистом русском языке проговорил шофер. - На вас же люди смотрят!
И действительно, по обеим сторонам автомобильной магистрали толпились любопытные американцы c цветами, Пепси-колой, сосисками, сардельками, тушенками, очаровательными проститутками и кубинскими сигарами.
У Хрущева засверкали глаза, когда он увидел транспаранты алого цвета c надписью:
Товарищи, через двадцать лет наше поколение
будет жить при коммунизме!
Догоним и перегоним Америку!
- Сусликов, твою мать! Я не пойму, мы где: в Нью-Йорке, в Москве или еще где?!
- В Штатах мы, в них родимых. Просто эти проклятые капиталисты нашего языка не знают, вот и вывесили КПСC знает что.
- Издеваются, - пробурчал Хрущев.
- Что по этому поводу скажет Кальтенбруннер! неожиданно для себя и для Хрущева сказал Суслов.
- Чего?! - хором прокричали Хрущев и лиловый негр.
- Ой, простите, товарищ Первый секретарь. Это у меня так... просто вылетело, сам не знаю, почему. Наверное, все из-за Штирлица! - и Суслов мирно потупил глазки.
- Смотри у меня, харя! Давно сортир не драил? - Никита Сергеевич зверским взглядом окутал Суслова и влепил ему, просто так, наверное, для порядка, небольшую пощечину.
Суслов расплакался. Хрущеву снова стало скучно и противно, казалось, что этому путешествию не будет конца.
"Ну, Федька, смотри у меня! Я умею сажать не только кукурузу! Я найду на тебя управу!" - Никита Сергеевич еще раз вытер свою лысину и мельком плюнул в морду Суслову, который удивился этому необычайно и заплакал сильнее.
- Плачь, плачь, срачная задница, Нью-Йорк слезам не верит! Эти сытые хари еще будут возносить меня на самые высокие пьедесталы! Я буду учить их строить социализм! - Хрущев посмотрел в окно и наивно заулыбался. Толпа скучных американцев не заметила его улыбки и продолжала c удивительным бесстрастием пожирать сардельки. - Сусликов, твою мать! А выпустили ли почтовую марку c моей xa... физиономией, в честь моего приезда в Штаты?
- Выпустили, выпустили, - заплаканным голосом сказал Суслов.
- Ну и что же?
- "Ну и что же?" - передразнил Суслов.
- Ты чо дразнися? А?! Я тэбе спрашиваю, берут марки-то?
- Не-а!
- Чавось?
- Нет, говорю тебе, не берут! На хрена им, Никита, нужны твои марки! Их и приклеить то никуда нельзя!
- А шо ж, трудно сробить шо ли? Харькни, да клеи себе, на здоровье, хоть на задницу.
- Да плюют то не туда, куда надо...
Хрущев надолго задумался, пытаясь понять, куда это плюют на марку так, что ее невозможно приклеить и почему она из-за этого никому не нужна. "Не понятно, - подумал Хрущев. - Надо спросить у Штирлица. Но что бы по этому поводу скажет Кальтенбруннер? Стоп! Какой еще там Кальтенбруннер? Причем здесь он? И вообще, кто он такой?!"
- А кто такой Кальтенбруннер? - поинтересовался Никита Сергеевич.
- А бог его знает! - сказал приглушенный голос из багажника.
- Кто это? - хором спросили Хрущев и Суслов.
- Так это же я, Пельше.
- Пельше, твою мать, ты чего там делаешь? Полезай сюды! Ты то мне как раз и нужен. Шофер, останови машину! Эй вы, там, оглохли, что ли? Stop car! Stop! I sad, чувырло!
Автомобиль остановился, из багажника вылез дорогой товарищ Пельше. Через минуту c грохотом открылся капот и из-под радиатора начал выползать Борман.
- Здравствуйте, Никита Сергеевич! - поздоровался Пельше.
- Guten Tag! - поприветствовал Мартин Рейхстагович.
- Хиллоу, халлоу! - неохотно поздоровался Хрущев.- Живо в машину, тут люди кругом, еще покалечат не на шутку.
Автомобиль вновь тронулся, дорогой товарищ Пельше начал записывать очередное послание Центра Штирлицу:
"Алекс - Юстасу.
По нашим сведениям установлено, что мы ни хрена не знаем о гражданине Кальтенбруннере. Однако, среди членов ЦК, как зараза, распространяется страшная болезнь, суть которой состоит из двух вещей:
1. При принятии любого важного решения возникает вопрос: "Что по этому поводу скажет Кальтенбруннер?"
2. Кальтенбруннера никто не знает и в глаза его никогда не видели.
Вам необходимо изучить объект, в котором обитает указанный выше субъект и в случае удачи, доставить его в Москву.
Впредь, до особого распоряжения, это задание будет фигурировать в секретных документах ЦК под названием "Брунистская зараза".
Алекс".
- А что вы там делали, в багажнике? - спросил Никита Сергеевич. - И кто это c вами, говорящий по-перуански?
- Так работа же у меня такая, - гордо сказал Пельше. А это Борман! И говорит он не по-аргентински, как вы изволили выразиться, а по-китайски. Он немец английского происхождения, бывший фашист и рейхсляйтер. Хотя Андропов говорит, что он наш человек и работает на его ведомство давно.