- Простите, я больше так не буду!
- Я тебя прощу! Я тебя так прощу, что ты у меня десять лет проведешь в реанимации и пять лет в морге!! - Борман любил душить людей, это занятие доставляло ему истинное наслаждение и всегда приводило в экстаз. Но прикончить свою жертву он не успел, откуда-то появился архитектор Мендисабаль и на русско-испанском языке отрапортовал:
- Товарищ Борман, я за вами! Четвертая ветвь магистрали построена. Товарищ Альберто ждет ваших новых распоряжений по поводу строительства пятой ветви.
Борман отшвырнул полуживое тело и посмотрел на уже немолодого человека - главного архитектора мексиканско-бразильской стройки:
- А при чем здесь я?! Пусть этим занимается товарищ Штирлиц.
- Штирлицу сейчас не до этого: он беседует c товарищем Хонекером, точнее они разговаривают о вас, мой ляйтер.
- Как?! - вскрикнул Борман и вдруг обнаружил, что у него куда-то пропал донос и диктофон. - Свинья! Он опять провел меня!
- Простите, я не понял? - сказал Мендисабаль.
- Это я не вам! Что вы тут стоите? Не видите, я уже иду! Русская свинья!
- Что-о?!
- Я вам уже сказал, это не для вас! Скотина!
- Не понял!
- Да заткнись ты, дебил, это я уже вам! Идите, я за вами.
Там, где лежал Кальтенбруннер, послышался легкий смешок медленно переходящий в яростный смех.
ГЛАВА 6. МОЛЧАНИЕ ПОСРЕДСТВОМ ЭКЗЕКУЦИИ
Как и говорил Мендисабаль, Штирлиц был в кабинете у Хонекера. Речь шла о Бормане и Кальтенбруннере. Максим Максимович жрал тушенку, закусывал ее "Сникерсом" и доказывал товарищу Хонекеру о преимуществах лубянских казематов перед берлинскими тюрьмами. Последний доклад товарища генерального советника был как раз на эту тему, Кальтенбруннер предлагал построить новые камеры пыток и пару лагерей для алкоголиков, при этом он исходил из того, что сегодняшнее состояние тюрем социалистического Рейха было самым тяжелым. Борман был против такого подхода, как советский человек, он не мог простить Генриху Кальтенбруновичу непатриотичность по отношению к социалистическому Рейху.
- Товарищ Штирлиц, значит вы думаете, что все-таки прав Борман?
- Да, мой учитель! - ответил разведчик.
Товарищ Хонекер на минуту задумался и подошел к камину, почувствовав тепло, он неожиданно для себя предположил, что где-то там, в Антарктиде, сейчас заседает троцкистско-зиновьевский блок и людей пронзает жуткий холод. Но, вспомнив, что этот самый блок - враг мирового социализма, генсек отогнал от себя эти холодные мысли и, подойдя вплотную к Штирлицу, спросил:
- Значит, вы считаете, что Кальтенбруннер - предатель?
- Не думаю! - ответил Максим Максимович. - Хоть он и из бывших, но положиться на него все же можно...
- Но тогда только Борман?
- Нет... Не думаю.
- Но, простите, товарищ Исаев, Борман - это, как не крути, по вашему ведомству. Он - ваш человек!
- Ну вы загнули! - усмехнулся генерал Исаев. - Он, прежде всего, человек Черненко, это первое. А во-вторых, посмотрите на его последнее сочинение.
Товарищ Хонекер подозрительно посмотрел на Штирлица, взял из его рук листок бумаги и бегло прочитал донос Кальтенбруннера.
- Но, позвольте, - удивился генсек. - Ведь это же почерк Генриха!
- Когда вас бьют в нос и пытаются скомпрометировать вашу жену в пособничестве вражеским разведкам, вы и не такое напишите!
- А кто это... Марианна?
- Да, так, девчонка одна, по-моему из Мексики или из Бразилии, но что точно - из тех мест, где водятся дикие обезьяны.
- Так, все понятно, - легко усмехнулся Хонекер. Значит это все - правда?
- Что - правда?
- Что вы ее знаете?
Максим Максимович вдруг понял, что разговор не складывается в его сторону и информация из доноса Кальтенбруннера-Бормана может попасть к Черненко или того хуже к товарищу Ваучеру Неприватизированному. Не долго думая, он, от нечего делать, влепил дорогому товарищу Хонекеру легкий подзатыльник.
- Да как ты смеешь, холоп?! Я - генсек! - закричал глава социалистического Рейха.
- А я - Штирлиц! - спокойно сказал разведчик.
- Да вы, вы...
- Я, я.
Штирлиц подошел к окну и посмотрел сквозь грязное стекло. Перед ним простирался Берлин - город, в котором он когда-то проработал двенадцать лет и из которого еле унес ноги в сорок пятом. Сейчас Максим Максимович смотрел на эти странные новые, но до боли знакомые улицы почти родного ему города и страстно желал как можно скорее убраться отсюда снова. Мысли разведчика были прерваны ударом по голове посредством пустой бутылки из-под шнапса. Штирлиц обернулся и увидел перед собой подлого товарища Хонекера c разбитой бутылкой в руках.
- А это вы зря сделали! - сухо сказал разведчик. Снимайте штаны.
- Простите, я больше не буду.
- Надо, товарищ Хонекер, надо, - сурово сказал Штирлиц, снимая ремень и ловко перебрасывая хрупкое тело дорогого товарища Хонекера на коленку. - Будем учиться.
...Порка длилась около двух часов. Товарищ Хонекер визжал, как ошпаренный поросенок и тягостно просил пощады. Штирлиц был неумолим. И только потерянное сознание дорогого ему генсека заставило бросить нагое тело.
"Хиляк, другие дольше держались!" - подумал Максим Максимович, заталкивая тело под диван.
- Если дашь делу ход, проведешь там весь свой остаток жизни.
Из-под дивана донесся жалкий стон и подхалимский примирительный плач.
В тоже время где-то в далеком городе Санта-Барбара выглянуло солнышко.
ГЛАВА 7. АМУРСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ПАСТОРА ШЛАГА
В то время, когда на Марс перестали падать летящие мимо метеориты, на Венере перестал плавиться известняк, а на Меркурии застыл алюминий, в России пачками продавался заморский шоколад "Сникерс". Его рекламировали так успешно, что пастор Шлаг, путешествующий по БАМу, начал подумывать о том, что здешние христиане окончательно помешались на шоколадной стезе. Пастор ехал в поезде "Москва-Якутск" и, лежа на верхней полке, мирно созерцал вагонную суету. Пассажиры, все без исключения, c жадностью пожирали огромные порции "Сникерса" из-за чего в вагоне воняло "Красным Октябрем" и чем-то еще, похожим на тот запах, который был в бункере Гитлера, когда Рейх изнемогал от канализационных отбросов. Когда Шлаг уже было начал рыгать, к нему обратилась проходящая мимо буфетчица:
- Товарищ, батончик "Сникерса"?
- Дочь моя, - сказал пастор, стараясь придать своему голосу мирный тон. - Шла бы ты отседова подобру, поздорову, пока я добрый.
- Грубиян! - громко сказала буфетчица. - Ему как лучше, а он меня на хрен посылает.
Несколько пассажиров подошли к буфетчице и купили весь шоколад.
- Нет, вы только посмотрите на этого бугая! - не унималась буфетчица. - "Сникерс" он не любит!
Несколько рабочих БАМа, услышав такую наглость, подошли к пастору и за сутану стянули его вниз.
- Ты что ли не любишь "Сникерс" - спросил один из рабочих.
- Сын мой, - начал пастор, - мне по положению не полагается этот продукт. Я человек верующий и не могу питаться дьявольской пищей.
- Ненавижу тех, кто ненавидит "Сникерс"! - крикнул второй рабочий, тот, что был покрепче и поздоровее первого. Завернув Шлага в его же сутану, он открыл окно и, дождавшись, когда поезд проезжал по мосту через озеро Байкал, выкинул огромный сверток.
Очнувшись, пастор понял, что он тонет. Плавать он не умел, но вовремя вспомнив про что-то, о чем говорил ему Штирлиц еще в Бразилии, Шлаг вдруг понял, что утонуть он не может, исходя из определения своей сущности. Поэтому он быстро всплыл и течение понесло его к берегу.
"Интересно, - подумал пастор. - А водятся ли здесь крокодилы?"
Но крокодилы и другие бразильские обитатели в Байкале не водились, поэтому тело грузного Шлага благополучно пришвартовалось к пристани города Тындым-Амура, где совсем недавно был построен очередной кирпичный завод "Унитрон".
Выйдя на берег, путешественник разделся и хотел уже было высушить свою сутану, как вдруг заметил, что она замерзла и что над ним бессовестно ржут местные жители.
- Ты что здесь, на курорт приехал? Однако здесь солнце плохо светить. Простыть можно! - щебетал низенький человечек, очень похожий на товарища Ким Ир Сена.