— Стопъ машина! Дерлинь-дерлинь-динь! — Онъ былъ уже на краю большой дороги и придвинулся медленно къ тротуару. — Назадъ! Дерлинь-дерлинь-динь! — Онъ выпрямилъ руки и прижалъ ихъ потомъ къ бокамъ. — Назадъ и на правый бортъ! Дерлинь-дерлинь-динь! Чшу-чшу-чшшу-чшу! — Онъ описывалъ своей правой рукою огромные круги, потому что она изображала колесо въ сорокъ футовъ. — Назадъ… теперь на лѣвый бортъ! Дерлинъ-дерлинь-динь! Чшу-чшшу-чшу!.. — Лѣвая рука стала описывать круги. — Стопъ правый бортъ! Дерлинь-динь! Стопъ лѣвый бортъ! Дерлинь-динь! Впередъ правымъ бортомъ! Стопъ машина! Поворачивай медленно носъ! Дерлинь-динь-динь! Чшу-чшу-чшу! Тяни передній канатъ! Ну, живо!.. Что стали съ канатомъ на кормѣ?.. Закидывай конецъ за эту сваю въ бухтѣ… Двинься къ помосту… Опусти!.. Машины стали, сэръ! Дерлинь-дерлинь-динь!.. Штъ!.. штъ!.. штъ! (Дѣлаютъ промѣръ).
Томъ продолжалъ красить, не обращая никакого вниманія на пароходъ. Бенъ посмотрѣлъ на него съ минуту и сказалъ:
— Ги… ги! Это ты сидишь на сваѣ-то?
Отвѣта не послѣдовало. Томъ оглядывалъ свой послѣдній мазокъ глазами художника; потомъ провелъ кистью осторожно еще разъ и также посмотрѣлъ опять. Бенъ поравнялся съ нимъ. У Тома слюнки текли при видѣ яблока, но онъ не прерывалъ работы. Бенъ окликнулъ его:
— Эй, дружище! Тебѣ приходится работать никакъ?
— Ахъ, это ты, Бенъ! А я и не вижу!
— Слушай-ка, я иду купаться. И тебѣ вѣрно хотѣлось бы? Нечего и спрашивать, разумѣется… Кабы не эта работа, которую тебѣ навалили, ты хотѣлъ бы!
Томъ посмотрѣлъ на него пристально и спросилъ:
— Ты что называешь работой?
— Какъ, что? Развѣ это у тебя не работа?
Томъ принялся опять краситъ и проговорилъ небрежно:
— Можетъ считаться работой, можетъ и нѣтъ. Я знаю только то, что Тому Соуеру она по нутру!
— Ну, послушай, неужели ты хочешь сказать, что она тебѣ нравится?
Кисть продолжала двигаться.
— Нравится?.. А почему бы она мнѣ не нравилась?.. Развѣ намъ, мальчикамъ, всякій день выпадаетъ случай красить заборы?
Это придавало новое освѣщеніе дѣлу. Бенъ пересталъ грызть свое яблоко. Томъ нѣжно проводилъ своей кистью взадъ и впередъ, отступалъ на шагъ, чтобы полюбоваться эффектомъ, подбавлялъ штрихъ тамъ и сямъ, снова оглядывалъ свое произведеніе… Бенъ слѣдилъ за каждымъ его движеніемъ, сочувствовалъ болѣе и болѣе дѣлу, увлекался имъ и сказалъ, наконецъ:
— А что, Томъ, дай-ка покрасить и мнѣ.
Томъ поразмыслилъ… былъ уже готовъ согласиться, но одумался:
— Нѣтъ, нѣтъ; я боюсь, что не справишься, а тетя Полли страхъ какъ взыскательна на счетъ этого забора… Самъ видишь, онъ прямо на улицу… Будь это тотъ другой, на задахъ, я ни слова бы не сказалъ… и она тоже. Да она такъ и дрожитъ надъ этою изгородью, требуетъ, чтобы окрашено было тщательно… Я думаю, что изъ тысячи ребятъ, — можетъ быть, изъ двухъ тысячъ, — не найдется такого, который съумѣлъ бы сдѣлать дѣло какъ слѣдуетъ.
— Ну, ужь будто бы… Пожалуйста, дай мнѣ только попробовать… Хоть чуточку… Я позволилъ бы тебѣ, будь я на твоемъ мѣстѣ, Томъ.
— Бенъ, я и радъ бы, честное слово… но тетя Полли! Джимъ брался за работу, но она его не допустила. И Сидъ хотѣлъ, но и ему не позволила… И ты видишь, какъ я примостился? А если ты станешь работать и какъ-нибудь повредишь изгородь…