— Господин Ховард? — спросил он.
— Чарли Ховард, совершенно верно.
— Я — инспектор Бюрграве из амстердам-амстелландской[1] полиции. Я бы хотел с вами поговорить, если не возражаете.
Последнюю фразу я бы поставил между просьбой и приказом, но разница получалась столь размытой, что я предпочел без единого слова пригласить его в гостиную. На собственном опыте я знал, что спорить с полицейскими — самый быстрый способ нажить себе неприятности. Однако же…
— Позвольте спросить, инспектор, как вы попали в мой дом? Обычно визитеры звонят мне снизу.
— Кто-то выходил из подъезда, — коротко ответил он, похоже, не желая вдаваться в подробности.
— Понимаю. И вас просто впустили?
Он кивнул.
— Вы не сказали, что служите в полиции?
Он ответил недоуменным взглядом, словно я допустил бестактность.
— Простите меня, но это многоквартирный дом, и я склонен думать, что все, кто здесь проживает, несут определенную ответственность друг перед другом. Особенно, когда дело касается посторонних. Вас не затруднит показать мне удостоверение?
Он вздохнул, заученным жестом сунул руку в карман плаща, достал удостоверение в кожаном чехле, раскрыл. Я внимательно прочитал имя, фамилию, должность.
— Очень хорошо. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?
— Нет, — он убрал удостоверение в карман.
— Присядете?
Инспектор не присел, словно и не услышал меня. Он оглядел мою гостиную, груду книг на кофейном столике, письменный стол и ноутбук, распечатанную рукопись (мой последний роман), телефон, пепельницу с несколькими окурками. Его взгляд прошелся по упрятанному под стекло и взятому в рамку первому изданию «Мальтийского сокола» Дэшила Хэммета, которое висело на стене, по двум большим окнам, выходящим на канал Бинненкант и жилые баржи, пришвартованные к набережной. Полисмены часто ведут себя в чужих домах так, словно проводят инвентаризацию и такое право получено ими от Господа Бога. Бюрграве в этом ничем не отличался от своих коллег, разве что был дотошнее многих.
— Документы у вас есть?
— Простите?
— Ваши иммиграционные документы.
— Таких у меня нет, — ответил я. — Европейский союз и все такое.
Он моргнул за отполированными линзами.
— Тогда ваш паспорт.
— Один момент. — Я оставил инспектора в гостиной и пошел в спальню за паспортом. Когда вернулся, он стоял у стены и внимательно изучал обложку романа Хэммета.
— Вы книголюб, инспектор?
Он посмотрел на меня.
— Это знаменитая книга?
— Более чем.
— Большинство людей вешают на стены картины.
— Я не большой поклонник живописи. Во всяком случае, не готов украшать картинами стены.
— Вы слышали о голландских мастерах?
— Одном или двух, — признал я. — Честно говоря, никогда не любил Ван Гога.
Я протянул Бюрграве паспорт, он открыл последнюю страницу и пристально всмотрелся в меня, словно подозревал, что фотография там совсем и не моя. Потом достал из кармана блокнот и ручку, начал записывать паспортные данные.
— По какому делу в Амстердаме, господин Ховард?
— Работаю над книгой. — Я указал на рукопись. — Я пишу детективные романы. Возможно, вы читали один из них.
— Не читал. — Он все записывал. — Ваши произведения, наверное, не очень известны за пределами вашей страны.
— Мои книги хорошо продаются даже в Японии.
— Япония — не Нидерланды.
Вы понимаете, почему его произвели в инспекторы?
— Это обычная проверка? — спросил я, кивком указав на паспорт.
— Несколько дней тому назад с вами связывался один человек, господин Ховард. В среду вечером.
Он оторвался от блокнота и встретился со мной взглядом.
— Боюсь, не припомню. — Я надеялся, что ответил ровным, спокойным голосом.
— Он послал вам электронное письмо.
— Правда? Вот этого я совершенно не помню, в последнее время я очень много работал. Вас не затруднит назвать мне его фамилию?
Бюрграве изучающе вгляделся в мою физиономию, ожидая, что я как-то выдам себя. Я доброжелательно улыбнулся и склонил голову набок.
— Его фамилия — Парк.
— Нет. — Я покачал головой, насупившись, словно изо всех сил рылся в памяти. — Боюсь, эта фамилия мне ни о чем не говорит.