— Простите меня, — процедил он сквозь зубы.
— Пустяки, — беспечно ответил я.
Глава 8
После его ухода я какое-то время сидел за письменным столом, курил и смотрел в окно, наблюдая за рисунками, которыми ветер покрывал поверхность канала. Возникла мысль поработать над рукописью, попытаться разрешить неувязку с портфелем, замеченную Викторией, но я знал, что это бесполезно. Голову занимало совсем другое — история, в которую я влип. Я думал, стоило ли лгать Бюрграве, потом решил, что, может быть, следует согласиться с Викторией и покинуть Амстердам. Ничего тут меня не держало. Все мои вещи умещались в двух сумках, за квартиру я платил каждую неделю, последняя кража принесла мне шесть тысяч евро. Но я понимал, что это было бы ошибкой. Я же сам сказал Бюрграве, что намерен какое-то время побыть в Амстердаме, и мой внезапный отъезд будет выглядеть подозрительно. А, кроме того, уехав, я наверняка упускал шанс неплохо заработать.
Отодвинувшись немного, я вытащил средний ящик стола. Опустил на пол у ног. Залез рукой в черную щель, покопался там, достал статуэтки и поставил на стол перед собой. Одна обезьяна прикрывала уши, вторая — рот, а я вспоминал третью, закрывавшую глаза, и думал о том, что сейчас вижу ничуть не больше, чем она. Сколько стоит полный комплект? Кто коллекционирует такие статуэтки? И что мне теперь с ними делать?
Я вздохнул, легким движением ладони повалил обезьян на бок, надел пальто и шарф, сунул статуэтки в карман и вышел в зимний, щедро смоченный моросящим дождем ветер.
Добравшись до «Кафе де Брюг», увидел, что оно забито почти до отказа. Посетители в вязаных свитерах и шерстяных шапках грелись кофе с молоком, один или двое ели яблочный пирог с корицей и горкой взбитых сливок. Мне показалось, что собрались тут исключительно голландцы, и я немного стеснялся, пробираясь к стойке, а потом обращаясь по-английски к стоящему за ней молодому человеку.
— Марике здесь? — спросил я его.
Бармен сощурился.
— Вы кто?
— Мы — друзья.
Он сощурился еще больше — так сильно, что мне захотелось посоветовать ему не выходить с таким прищуром за стеклянную дверь кафе, потому что на ледяном ветру намокшие от дождя ресницы могут быстро смерзнуться.
— Она здесь? — повторил я.
С неохотой молодой человек снял трубку, а когда ему ответили, что-то пробормотал по-голландски. Я разобрал слово «engelsman», но ничего больше. Затем он вновь оглядел меня, а потом, похоже, сообщил в трубку мои приметы. Я сказал, что зовут меня Чарли, но он это проигнорировал и положил трубку на рычаг.
— Она наверху. — Бармен указал на дверь с табличкой «Только для персонала» в дальнем конце зала. — Она вас ждет.
Я прошел мимо нескольких столиков к указанной двери. Пролет деревянных ступеней привел меня на лестничную площадку второго этажа, где я увидел Марике. В легинсах, мешковатом свитере, с грязными, собранными в узел на затылке волосами, ненакрашенная. Но, даже хмурясь, выглядела она далеко не столь суровой, как ее сменщик внизу, и по-прежнему могла заставить меня забыть обо всем.
— Нам нужно поговорить. — Я не решался встретиться с ней взглядом.
Марике еще несколько мгновений изучала меня, потом повернулась и прошла в ближайшую дверь. Я последовал за ней и очутился в светлой комнате, окнами выходящей на мост через канал Кейзерграхт, который и дал название кафе. Середину комнаты занимала плетеная мебель, у дальней стены расположились двуспальная кровать и гардероб, на металлических полках стояли банки с кофе и орешками, лежали стопки салфеток. Марике села на плетеный диван, подобрала ноги под себя. Я устроился на краешке кресла, уперся локтями в колени, потер руки, чтобы их согреть.
— Я хочу знать, что происходит, — начал я. — Вы должны рассказать мне, с кем вы говорили и что сказали. Все, и подробно.
— Майкл жив, — ответила она после паузы. — Я думаю, что вам все равно, но он жив.
— Мне не все равно, — я смягчил тон.
— Он в больнице, за него дышит машина. Он все время спит. Его пальцы… — По ее телу пробежала дрожь.
— Я сказал, мне не все равно, Марике.
Она пристально посмотрела на меня, сжимая и разжимая пальцы. Не знаю, что она во мне увидела, и совсем не уверен, что увиденное ей понравилось.
— Почему вы убежали? — наконец спросила она.
— Вы знаете, почему.
— Потому что вы трус? — Она вскинула подбородок.
— Возможно. Но, если бы я остался, Майклу бы это не помогло. Я не знаю, как бы я объяснил свое появление в его квартире. Меня могли принять за взломщика. А вас я совсем не знал.
— Это было нехорошо.
— Знаете, Майкл предложил, чтобы я тоже сделал кое-что нехорошее. И мне почему-то кажется, что сам он в прошлом не был ангелом.
— Возможно, но он больше никогда не откроет глаза.
— Я это знаю. Говорил с кем-то из персонала больницы.
— Вы там побывали? — спросила она.
— Воспользовался телефоном. Сходить туда я не решился. И я не уверен, следует ли вам делать это. Сейчас я очень во многом не уверен.
— Может, вам лучше бежать, и подальше. Трус!
Я вздохнул.
— Послушайте, этим утром ко мне приходила полиция.
Ее глаза превратились в щелочки. Я понял, что слушает она внимательно.
— Они спрашивали о Майкле. Им известно, что мы встречались. Они сказали, что выяснили это, заглянув в его компьютер, но я не знаю, можно ли им верить.
— Как еще они могли узнать?
— Вот об этом я хочу спросить у вас.
— Ха! — она вскинула руки. — Вы думаете, это я? Вы думаете, я тоже трусиха?
— Я думаю, что вы расстроены. В шоке. Вы, возможно, даже не знали, что говорили.
— Я ничего им не сказала.
— Я не говорю, что сказали намеренно. Возможно, вы этого даже и не помните. Когда человек в шоке, такое случается. Вы могли сказать им о моей встрече с Майклом. Может, только это. Может, до остального они додумались сами.
— Вы думаете, я — дура? Я ничего им не сказала.
— Хорошо, — я кивнул. — Но они все равно знали. Они не знали, насколько это важно, но все-таки сочли необходимым прийти и поговорить со мной.
— Что вы им сказали?
— Что мы никогда не встречались.
— И они вам поверили?
— Не уверен. Вы сказали полиции о двоих мужчинах, с которыми ужинал Майкл?
Она уставилась в пол.
— Разумеется.
— Вы их знаете?
— Нет. Я их описала.
— Полиции известно, кто они?
Марике пожала плечами.
— Сомневаюсь. Они хотели знать, встречался ли Майкл с ними раньше.
— И?
— Я ответила, что не знаю. Это правда. — Она посмотрела на меня, глаза ее широко раскрылись. — Я никогда не встречалась с друзьями Майкла.
— Те еще друзья.
— Он называл их именно так.
— А насчет обезьян? — спросил я. — Вы рассказали полиции о статуэтках?
Она покачала головой.
— А что вы о них знаете? Сколько они стоят?
— Сами они ничего не стоят.
— Вы уверены? Когда в тот вечер я показал вам одну… ваши глаза.
— Что?
— Они широко раскрылись. Словно в руке у меня было что-то красивое и сверкающее.
Ее губы изогнулись в улыбке, словно Марике собралась рассмеяться. Но она сдержалась, опустила подбородок на скрещенные пальцы.
— Раньше я такую не видела, — призналась Марике. — Ту, что закрывает глаза, видела. Остальные — нет.
— Что они означают, Марике, для вас и для Майкла?
— Они при вас? — спросила она, не отрывая от меня взгляда.
— Нет.
— А где они?
— В безопасном месте.
— Покажите мне их.
— Пока не покажу. Я не знаю, во что впутался. Они — моя защита.
— Деньги вы получите, — холодно отчеканила она.
— Возможно. Но сейчас я хотел бы получить кое-какие ответы. Почему бы вам не рассказать мне о втором воре? Вам о нем известно?
Лицо Марике превратилось в вопросительный знак: рот превратился в точку, брови изогнулись дугами.
— Значит, неизвестно. Я склонен вам верить. Был второй человек, Марике. Он вломился в квартиру в Йордане, когда я там находился. Искал то же, что и я.