— Я думаю, сначала нужно посмотреть, что в папке.
— А я думаю, нам следует помнить, что мы в общественном парке, который окружают жилые дома и рестораны. И если рядом никого нет, это не означает, что за нами никто не наблюдает.
— Это пугает… ты становишься такой же подозрительной, как и я. Что ты предлагаешь?
— Следуй за мной, — она поднялась и мотнула головой, указывая направление.
И я последовал за квадрат цветущих кустов и миниатюрных зеленых изгородей, через арку в глубине парка, на улицу, ведущую к площади Виктории. Я не знал, куда мы идем. Видел только бутики и бистро, кондитерские и кафе. Ни одно из этих мест нам определенно не подходило, в каждом хватило бы любопытных глаз. Но вот насчет погоды Виктория все предсказала правильно. В облаках добавилось черноты, дождь заметно усилился. И возникали серьезные сомнения в том, что он скоро прекратится.
— Ты знаешь, куда мы идем? — спросил я, держась чуть позади.
— Терпение.
— Если хочешь, я понесу папку.
— Мне не тяжело.
Внезапно Виктория повернула налево по отходящей от тротуара пешеходной дорожке, вымощенной каменными, блестящими от дождя плитами.
— Нам сюда. — Она указала на здание из темного камня.
— Умница, — одобрил я ее выбор, за что был удостоен мрачного взгляда.
Виктория привела меня к церкви Нотр-Дам-де-Виктуар — приземистой, скромной, так не похожей на одноименный собор, который находился в нескольких километрах. Большие парадные двери мы нашли незапертыми, и Виктория вошла первой. Внутри царили полумрак и прохлада. Пол был вымощен плитами известняка, от которых гулко отдавался каждый шаг. Я поднял голову к сводчатому каменному потолку, вода капала с бровей и носа.
Виктория повела меня по центральному проходу нефа к алтарю внушительных размеров, из белого мрамора, со статуей Иисуса, распятого на кресте, и фресками с изображением верующих, поднявших глаза к небесам. Церковь пустовала. На темных деревянных скамьях не было ни души.
Виктория повернула налево, я — за ней. Бочком мы протиснулись вдоль скамьи. У самого края, рядом с приделом, где я заметил множество мраморных табличек с надписями, Виктория села, положила папку для картин рядом с собой. Я опустился на скамью с другой стороны папки.
— Хочешь, чтобы я отгадал, что внутри? — спросил я.
— Просто открой папку. — Она стряхнула воду с плеча. — Может, к этой истории содержимое папки отношения не имеет.
Если вы задаетесь вопросом, откуда взялась папка, то ответ прост: из депозитного ящика Катрины Ам в хранилище отделения «Банк Сентраль», которое находилось рядом с улицей Кенкампуа. Как мы добыли папку? Что ж, это надо объяснить. Прежде всего нам требовалась магнитная карточка, выданная банком Катрине, вот почему прошлой ночью мне пришлось еще раз побывать в ее квартире. И где я нашел карточку? Пришлось пораскинуть мозгами. Я упоминал однажды, что уже видел предмет, в котором Катрина спрятала карточку, только не сразу это сообразил. Обнаружил я ее под фотографией Катрины и мужчины с забранными в конский хвост волосами, которая лежала лицевой стороной вниз в туалетном столике. Побывав в квартире Катрины во второй раз, я решил, что фотографию убрали по каким-то личным причинам — скорее всего, потому, что мужчина сильно огорчил Катрину. Но, вернувшись в третий раз, я уже знал, что женщина предпочитает прятать ценные вещи под картоном рамок. Только не сразу это вспомнил и потратил час на бесполезные поиски. Я нашел карточку с магнитной полосой в зазоре между обратной стороной фотографии и картонкой.
После этого мне оставалось только убедить Викторию посетить отделение «Банк Сентраль». Ах, да — и прикинуться Катриной Ам. Поначалу она отказывалась, и понятно почему, но после того, как я связался с Бруно по телефону и он подтвердил, что проблем не возникнет, начала сдавать позиции. В конце концов, привел я еще один аргумент: Бруно — точно не убийца, раз согласился нам помочь. А я никоим образом не мог пойти в банк, потому что даже те редкие моменты, когда я максимально схож с метросексуалом, никто и никогда не принял бы меня за француженку. Единственная опасность подстерегала Викторию у входа в коридор, ведущий к хранилищу, где охранник мог попросить Викторию предъявить документы. Но как мы и договаривались с Бруно, он подошел к охраннику за пару минут до появления Виктории и занял его разговором, когда Виктория появилась у столика в начале коридора. Поэтому она лишь помахала водительским удостоверением, прежде чем написать «Катрина Ам» в регистрационной книге.
Честно говоря, в ожидании нашей встречи я немного сомневался, что Виктория все-таки пойдет в банк и мы реализуем намеченный план. Наверное, мне следовало больше верить в себя и Викторию, потому что все прошло без сучка и задоринки и теперь папка лежала на скамье между нами.
Я открыл защелки, откинул клапан и начал доставать лежащий в папке предмет — как оказалось, картину, написанную маслом, — и после первого взгляда у меня чуть не снесло крышу.
— Черт побери! — вырвалось у меня.
— Ш-ш-ш! — Виктория ткнула меня в бок и посмотрела на статую Марии Магдалины справа от нас.
Я сглотнул слюну, кивнул и уже полностью вытащил картину. Поставил пустую папку на пол, показал картину Виктории. Поскольку она не врубалась, прошептал на ухо фамилию художника.
— С ума сойти! — Виктория прикрыла рот рукой.
Я улыбнулся.
— Теперь ты понимаешь?
У Виктории округлились глаза. И губы под рукой образовали большую букву «О». Она покачала головой, изумленная донельзя.
— Она не настоящая.
— Ты думаешь?
— Не может быть настоящей.
Мы переглянулись, ни один не знал, что и сказать. Я коснулся пальцами холста, почувствовал нанесенные на него слои масляной краски. Картина принадлежала кисти Пикассо, она входила в число его наиболее известных работ кубистского периода.
— В последний раз я видел ее в Музее современного искусства в Центре Помпиду, — нарушил я паузу.
— И как она называется?
— «Гитарист».
Виктория повернулась ко мне, скорчила гримаску.
— И где гитара?
— Разве ты не видишь? Вот… это — дырка в центре гитары. А это рука гитариста. По крайней мере я всегда думал, что это рука.
— Трудно все это разглядеть.
— В этом смысл. Ты можешь проводить у этой картины долгие дни и находить в ней все новое и новое.
Виктория вновь посмотрела на картину, вздохнула.
— Ты любитель живописи, Чарли. И сколько она стоит?
— Трудно сказать. На открытом рынке при подтверждении подлинности… не знаю, наверное, десятки миллионов.
— Миллионов, — театрально прошептала Виктория, пожалуй, слишком громко.
Я огляделся, кивнул, поднял руку, призывая не реагировать столь эмоционально.
— Но мы говорим не об открытом рынке. Продать что-то такое… если произведение искусства краденое, нелегко. Кража такой картины привлекает пристальное внимание. А если продавать из-под полы… ну, не знаю… сто тысяч, максимум двести.
— Такая разница?
— Ничего не поделаешь.
— И каковы шансы, что это — подлинник?
Я покачал головой.
— Думаю, мы должны исходить из того, что это подделка. Я ничего не слышал о краже этой картины. Мне представляется, что это хорошая копия, но без сравнения с оригиналом трудно что-либо утверждать.
Виктория кивнула, обдумывая мои слова. Я потянулся к папке, чтобы вернуть в нее картину.
— Одно мы знаем точно, — продолжил я, — из-за этой картины убили женщину.
— Ты думаешь, это та самая картина, за которой все гоняются? Может, тут какая-то путаница?
— Нет. — Я покачал головой. — Пьер показывал мне фотографию картины, которую хотел заполучить его клиент, и это была та сцена на Монмартре.
— Но эта картина наверняка как-то связана с той.
— Согласен. Я только не знаю, как. И есть один нюанс, о котором я тебе не успел сказать. Ситуация осложнилась.
— В каком смысле?
— Пьера арестовали.
Лицо Виктории застыло. Она коснулась меня рукой.