Я отошел от картины и вновь всмотрелся в нее. Приглушенные коричневые, серые, черные тона, резкие, четко выписанные углы. Сам по себе каждый индивидуальный «куб» казался бессмыслицей, но как только глаз охватывал картину в целом, сразу же начинал проступать общий замысел. Словно складывались элементы головоломки.
Повернувшись, я увидел, что Виктория вскинула голову и оглядывает потолок. Потом принялась жевать губу, одновременно поворачиваясь вокруг своей оси. Наконец, она подошла к арке, которая вела в коридор. А когда вернулась, глаза ее возбужденно поблескивали.
— Забыла тебе сказать, — заговорила она нарочито небрежно, словно собиралась упомянуть о каком-то пустячке. — Мне сделали эти фотографии.
— С негативов, которые лежали в конверте?
— Да, я по пути в банк отдала их в лабораторию. Думаю, теперь тебе будет интересно на них взглянуть.
— Правда?
— Я так думаю.
Она наклонила голову, полезла в сумочку и рылась в ней, пока не вытащила конверт из желтой глянцевой бумаги. Откинула клапан, достала из конверта шесть цветных фотографий. Я не взял фотографии, потому что не смог оторвать глаз от другого предмета, который увидел в сумочке.
— Коричневый конверт! — Мой голос осип от напряжения. — Скажи мне, это конверт из картины?
— А что?
— Виктория, — меня передернуло, — тебе следовало оставить его в гостинице.
— Я подумала, что он нам понадобится. И потом мне кажется, что в моей сумочке он будет в большой безопасности.
— А если бы сумочку выдернули у тебя из рук?
— Никогда в жизни у меня не выдергивали сумочку. Так почему такое могло случиться сегодня?
Я посмотрел на нее, не зная, что и сказать. Ситуация мне совершенно не нравилась, однако не хотелось привлекать внимание наблюдавшей за залом сотрудницы музея.
— Послушай, надеюсь, ты не обидишься, но я бы предпочел, чтобы конверт ты отдала мне.
Виктория насупилась.
— Послушай, если я его потеряю, вина будет моя, ладно? Всю ответственность я беру на себя, — продолжил я.
— Как скажешь. — В голосе звучала детская обида, но она достала из сумочки уже изрядно помятый конверт, протянула мне. Я сунул его во внутренний карман пиджака и ослепительно улыбнулся Виктории.
— А теперь я хочу взглянуть на фотографии.
— Пожалуйста.
Я взял фотографии, просмотрел их. Через несколько мгновений поднял голову и встретился с Викторией взглядом. Мы оба улыбнулись.
— Спасибо, что сделала их. Я забыл напомнить тебе и…
— Да ладно… Мне можно доверять, знаешь ли.
Я это знал. А кроме того, я знал, что разглядываю сейчас фотографии зала, в котором мы стояли. Но вместо того чтобы незаконно фотографировать картины, фотограф сосредоточился на верхней его части, где стены смыкались с потолком. И запечатлел лампы, распылители воды, вентиляционные решетки и… камеры наблюдения.
Я прошел к арке, повторив маршрут Виктории, заглянул в узкий коридор. На стенах в рамках висели забранные под стекло газетные статьи о Пикассо и Браке. Справа от пола до потолка были стеклянные панели. Чуть дальше по коридору нашлось место огнетушителю, пожарному шлангу, красному ведру с песком. Позади уголка средств пожаротушения находились стеклянные двери запасного выхода, которые вели на лестницу. Повешенная над дверьми камера наблюдения смотрела прямо на меня. Все это я уже видел на одной из фотографий. Я собрался поделиться своими наблюдениями с Викторией, когда заметил, что сотрудница музея, хмуря брови, пристально смотрит на меня.
Я доброжелательно ей улыбнулся, сунул фотографии в карман пиджака, по соседству с коричневым конвертом. Потом взял Викторию под руку и повел мимо сотрудницы музея в центральный зал. Не остановился, чтобы полюбоваться бронзовой скульптурой лошади, перегородившей нам дорогу, или огромной абстракцией Пикабиа [21]на стене, и повел Викторию направо, мимо зала Матисса.
— Давай выпьем кофе, — предложил я. — Там и поговорим.
Виктория ответила недоуменным взглядом; в ответ я подмигнул ей и сквозь толпу посетителей направился к выходу из музея. На эскалаторе, помещенном в стеклянный тоннель, мы поднялись на шестой этаж. По пути к застекленной террасе я объяснил, что сотрудница музея обратила на нас внимание, а мы не должны вызывать подозрений, помня о фотографиях и документах, которые лежат у меня в кармане.
— То есть мы исходим из того, что эти документы — часть плана кражи «Гитариста»? — спросила меня Виктория.
— Полагаю, что да. Хотя план этот не представляется мне детально проработанным.
— Но, если добавить картину из хранилища в банке Катрины, все становится более-менее понятным. Оригинал собирались заменить подделкой.
— Согласен. Непонятно другое — почему все пытаются добраться до этих документов? — Я похлопал себя по пиджаку. — Без подделки толку от них никакого.
— Наверное, толк все-таки есть. Всегда можно украсть картину и не пытаясь скрыть кражу.
— Можно. Но, если бы ставилась задача просто украсть, не уверен, что потребовались бы чертежи зала и электрические схемы.
Я подвел Викторию к столику на краю террасы, у стекла, за которым простирался город. Виктория села на стул из белого пластика, я остался стоять, изучая меню.
— Закажи мне, пожалуйста, эспрессо, — попросил я. — Мне нужно в туалет.
— А поесть?
— Сейчас не хочу. Еще найди мне пепельницу, и я буду счастлив.
Она сощурилась.
— Тебе нужно поесть, Чарли. Ты такой бледный.
— Пожалуй, позже. Сейчас хочу умыться холодной водой. Никак не могу окончательно проснуться.
Я улыбнулся Виктории, вышел из кафе, прошел мимо какой-то временной экспозиции, следуя указателям.
Выглядел туалет очень стильно. Серые стены и красные полы подчеркивали белоснежность раковин и писсуаров. Все кабинки пустовали. Туалет принадлежал только мне.
Я стоял перед писсуаром в глубокой задумчивости. Странное это ощущение: находиться в знаменитом музее, восхищаться знаменитой картиной, зная при этом, что разработан план ее кражи. Такое обычно происходило в книгах, а не в реальной жизни. Если на то пошло, что-то похожее имело место быть в моем первом романе о Майкле Фолксе.
Назывался он «Фолкс и пять пальцев». Моего героя наняли, чтобы украсть картину из художественной галереи в центре Берлина, но, разумеется, его план детализацией намного превосходил тот, что нашел я. Фолкс проникает в галерею днем, прячется чуть ли не до самого вечера, потом залезает в вентиляционную систему и ползет по коробам, пока не оказывается над той частью галереи, где вывешена картина. Ждет закрытия, спускается на высокопрочной проволоке и перенацеливает лучи лазерных датчиков с помощью карманных зеркал, чтобы они не могли зафиксировать его присутствие. Потом нейтрализует датчики давления, подсоединенные к картине, и задействует миниатюрную лебедку, которая поднимает его и картину к люку вентиляционного короба. Хотя подделкой он оригинал не заменяет. Я задался вопросом, а почему не додумался до этого? И тут же ответил. Фолкс совершал кражу ночью, когда галерея не работала, и узнать о ней могли лишь через несколько часов, когда его уже и след простынет.
Выходит, Пикассо намеревались украсть днем? Для этого и понадобилась подделка?
Справив нужду, я переместился к раковине. Махнул рукой перед датчиком, вмонтированным под краном, намылил и вымыл руки. Включил воду еще раз и ополоснул лицо. Провел руками по волосам, протер шею. И уже потянулся к контейнеру с бумажными полотенцами, чтобы вытереть лицо и руки, когда дверь туалета открылась.
21
Франсис Пикабиа (1879–1953) — французский художник, один из основоположников абстракционизма.