Меня немного покоробило, что при подъеме Фела, вместо того, чтобы застилать кровать, начал звать «своего солдата», которым оказался ростовчанин Мезинов. Мезинов был на голову выше осетина, вполне нормально сложен, но оказался не в состоянии за себя постоять. Повезло ему, что примерно через месяц комиссовали по причине «Бронхиальной астмы», сошедший на призывной медкомиссии за «Астматический бронхит».
На меня в течение первых суток-двух постоянно наседали вдвоем Фела со Швили, но были посланы с использованием забористого мата – определенно рискованный шаг с моей стороны, хотя реальный риск я понял много позже. До драки дело не дошло, наезды продолжались, но как бы по инерции, без попытки чего-то добиться, как мне кажется. Каждый раз приходилось напрягаться и сопротивляться, но ни подворотничка, ни чего другого отдано мной не было, не говоря уже об иных более серьезных вещах. Сержант допытывался у владикавказцев – чего они пристали к «нормальному парню». Ответ меня просто поразил: «Он русский!», а на возражение сержанта, что и он тоже русский – был дан ответ, еще более удивительный для меня: «Так Вы – начальство!»
Вот с такими установками они были призваны и это проявлялось практически при каждой встрече с ними и основной частью кавказцев как в Керчи, так и позже – в Архангельске. Такого не было с азербайджанцами и с лицами не коренных горских национальностей – греками, русскими и даже татарами, призванными с Кавказа.
Месяца через три к Феле приезжал его дядя, интеллигентного вида, в шляпе, напоминающий внешне героя Армена Джигарханяна из фильма про «черную кошку». Диссонанс обаятельной внешности и ощущений в реальности требовал от меня поговорить с ним о причинах поведения родственника, но как многое прочее – вопросы остались при мне.
Взаимоотношения солдат, нас принято было называть курсантами, были достаточно сложными. Черта как правило опять же проходила по национальной принадлежности. Для меня, как и для всех русских было достаточно принадлежности к одной области для установления заведомо доверительных отношений земляков. Это, в частности, предполагало дружеское приветственное полу объятие и лояльное отношение даже разных призывов. Для меня земляками были волгоградцы, вне зависимости от местожительства в области.
Пока во взводе доминировали представители средней Азии, а это были первые пару недель, от них постоянно исходила агрессия в явном и неявном виде, но по уравнению численности Европа-Азия поползновения сами-собой прекратились и полностью исчезли. Сами по себе выходцы оттуда достаточно простые, не агрессивные и даже исполнительные.
С исчезновением «среднеазиатского ига» появились попытки установления некого превосходства кавказцев (этим для возвышения достаточно было собраться втроем-вчетвером), происшедшие в целом достаточно удачно. Правда в учебке все их достижения свелись к возможности получения в нарядах наиболее «халявных» поручений, типа направления в хлеборезку, да и только.
Полностью межнациональный мир установился примерно через месяц с момента моего появления в Керчи с прибытием многочисленного пополнения из Западной Украины, которые все как они мечтали попасть по распределению в город Стрый, про который я, при все любви к географии, даже не слышал. Были примечательные кадры, не из нашего взвода я помню двоих. Марчук и Майстрюк, оба здоровенные, но первый – рама с фигурой Шварценеггера, а второй постарше, с брюшком, усами и хитроватой внешностью молодого Тараса Бульбы. Рота стала напоминать Союз в миниатюре и большее значение приобрели личные качества.
Уверенно про взаимоотношения в части я не скажу. Даже в нашей роте, где все ночевали в одном помещение и стояли шесть раз в день в одном строю, взаимоотношения в разных взводах отличались и контакты были ограничены. Я общался с курсантами из других взводов только по отдельным совместным проектам, вроде футбольного чемпионата или походам в увольнение. Из других рот я и с земляками-то виделся считанное число раз.
Однажды, через пару недель с момента призыва, я стал свидетелем и невольным участником событий в умывальнике, где я оказался случайно и застал процесс наезда группы кавказцев на парня из Астрахани, который воспринимался мной по вышеизложенным причинам совместного прибытия почти земляком, имевшего крайне редкую для армии, более мной ни разу не встреченную, национальность еврея. Человек пять его пинали, ну то есть давали не сильные, но обидные тычки руками и ногами, вызывая на ответные действия, которые уже точно привели бы к избиению по именно этой причине – причине ответа на тычки.