Собственно и в войсках-то (говорю, естественно за себя и рассказываю о том, чему был свидетелем лично) драк как таковых не было. Были факты избиения, не фатальные, а скорее нравоучительно-показательные, когда один или несколько заведомо более сильных или авторитетных бойцов, пинали одного или нескольких подшефных. Происходило это достаточно части, но до санчасти одних или до губы других не доводило.
Из серьезных изменений в службе я бы выделил переход с ХБ на ПШ, происшедший почти сразу после выхода нового приказа о призыве и увольнении в запас, то есть 27 сентября 1990 года, что одновременно как бы отсекало все происшедшее раньше и вместо мыслей об учебке появились мысли о направление в войска – сонм тревожных вопросов постоянно лез в голову.
Плюс к изменениям в самосознании изменился и внешний вид курсантов. В новом ПШ все выглядели подтянуто, почти как в парадке (ткань одинаковая, погоны и петлицы синие), а с учетом исчезнувших лысин и серьезно повзрослевших физиономий, тех же людей иногда и узнать было сложно. Некоторые даже попытались обточить сапоги, ушить брюки, отгладить шапки и позволить себе прочие вольности, но максимум дозволенного – это подшиваться не подворотничком, а «подшивой», то есть куском простыни. Я в момент смены формы одежды, как обычно был в увольнении, а вернувшись просто обалдел от внезапного преображения.
Фела с Лагазашвили к приказу побрились наголо и даже поскоблили себя бритвами. Их последовательное явление во взвод с блестящими головами выглядело комично и было бы принято смехом, если бы не возможные последствия. В итоге все сделали вид, что ничего не заметили, что их, наверное, расстроило.
Незначительные перемены происходили постоянно. На построение проверяли чистоту пришитых подворотничков, поэтому на вечерней поверки многие засовывали за шею носовые платки, чтобы сохранить свежесть вновь пришитых, пытались даже заворачивать подворотничок в пленку от пакетов, но с этим боролись.
Обычно медные бляхи ремней чистили пастой «Гойя» или зубной пастой, но некоторые пробовали использовать наждачную бумагу. После наждачки привести бляху в начальный вид уже не представлялось возможным и приходилось скрываться во вторых рядах от бдительных взглядов сержантов до тех пор, пока латунь хотя бы не потемнеет.
Расскажу немного подробнее о своих товарищах по службе, ну и о не товарищах тоже, по-возможности. Это вряд ли кому интересно, за исключением вовлеченных, но больше всего мне хочется, чтобы текст попался на глаза моим керченским знакомым, для этого и стараюсь, собственно.
За все два года у меня так сложилось, что всегда был самый близкий друг и компания из двоих-троих друзей. Поначалу это были мой земляк-волгоградец Женька Лопатин и Паша Григорьев – астраханец, прибывший со мной вместе и к тому же попавший в один взвод со мной.
Женька («Жека»), тот самый, благодаря которому я так и не стал курильщиком, был если не ошибаюсь с Жилгородка, района на окраине Волгограда. Он был красиво подстрижен, так как по его словам более короткую стрижку ему не позволила сделать его девушка (обалдеть!). По приезду и распределению его в третью роту мы общались достаточно часто и я даже ходил на разборки, когда его вызвали на очередной махач очередные азербайджанцы (употреблялось другое, менее толерантное слово). Встреча не состоялась, так как эти типы очень редко вступали в реальное противостояние, если противник не пугался угроз и пресса. Потом, уже после демобилизации, я его встречал в Волгограде, он не изменился и работал водителем на «Волге», кажется у главврача поликлиники. Однако дальше встречи общение не пошло.
У Женьки с самого начала были светлые волосы, а вот я стал блондином уже в Керчи, настолько выгорели волосы (фотка в учетной карточке, сделанная по истечение пары месяцев напоминает кого угодно, но не того же человека в военном билете), до Армии бывшие практически черными. К слову, в Архангельске они вновь стали такими же, что в совокупности с черными усами и чубом вводило в заблуждение азербайджанцев, здоровавшихся со мной по-своему.
Паша Григорьев или как мы его прозвали «Уши» за характерную примету внешности, сохранившуюся полностью до нашего времени. Дружили в учебке, переписывались после, виделись в его родной Астрахани по прошествии 25 лет. Отличный парень, очень похож на меня был по взглядам и поведению. В общем с первых дней мы были вместе. Особых трений и не возникало, но появлялись новые люди, шло общение и к концу полугода я больше общался с Валерой Романивом и Вадиком Устиновым. Но Паша так и остался моим лучшим другом в учебке, так сказать самым давним и близким.