Минут пятнадцать в машине и вот нас выстроили на небольшом плацу, опять же в темноте, в окружении сугробов и небольших одно и двухэтажных зданий. Пока мы выгружались, приводили себя в порядок и выстраивались, подошло несколько человек военного вида, но в странной черной форме-спецовках.
Один из них, низкий, узкоглазый и улыбчивый спросил: «Кто тут из Волгограда?» Поскольку я еще не насладился заслуженным отдыхом в дороге, я толкнул Бахтияра вперед, но кореец Виктор Львович Ким (одно из главных лиц в моей жизни на протяжение последующих полутора лет) тут же уточнил: «Русский!» Он значительно лучше меня умел на тот момент умел определять национальность по внешнему виду.
Делать было нечего и я строевым шагом, как учили, вышел из строя, изрядно позабавив окружающих. Был я в возбужденном состоянии и чувствовал себя пьяным от свежего воздуха, предчувствия острых ощущений и подкрадывающегося голода. Невысокий кореец в черной форме, собственно, это была техническая форма обслуживающего военный аэродром персонала – «техничка» (у летчиков была похожая, но темно синего цвета), без формальностей забрал меня из строя и отвел в двухэтажное здание неподалеку, где располагались неизвестные мне военные, чрезвычайно обрадованные моему появлению.
Сдав меня на хранение офицеру, облаченному в нормальную шинель, в крайнее от входа тепло натопленное помещение дежурки, он взял телефон и стал с прибаутками вызывать машину. Мое появление не прошло незамеченным и в помещение роты, где я тут же стал предметом обсуждения, так как обратился к ответственному по роте офицеру словами: «Экскьюз ми!»
Двухэтажная казарма оказалась зданием батальона обеспечения под командованием капитана (опять же получившего майора в период моей службы, положительно, всем встреченным мной капитанам везло!) Галицкого – высокого и высокомерного, стройного, с ногами в виде буквы «Х» человека, который в целом соответствовал сформированному у меня положительному образу офицера Советской армии.
В казарме батальона располагались рота охраны, аэродромная рота, авторота на первом этаже. На втором этаже были электро-газовая рота (которую называли РГТ или РЭТ), взвод склада ГСМ и отделение КДС (кислород-азот добывающей станции). Внутреннее убранство примерно соответствовало привычному по Керчи, с поправкой на лет десять повышенного износа, да кровати не везде были двухъярусными. В первый день пребывания желания подробно знакомиться ни с бытом, ни тем более – с обитателями, у меня не было и я из каморки дежурного носа не показывал.
Прапорщик Ким вернулся за мной и мы забрались в кабину новой красной пожарной машины на базе КАМАЗа под управлением чумазого солдата с прибалтийским выговором по фамилии (или имени) Вильпус. Ким спросил почему приехал он, на что получил ответ: «Так Вы куда звонили?» Только я настроился отдохнуть и привести мысли в порядок, мы уже въезжали в какие-то огромные железные ворота, сопровождаемые громким призывным сигналом «пожарки».
Первое мое появление на территории ставшего почти родным КДС (произносилось как Ка-Дэ-Эс) осталось у меня в памяти безудержным щемящим всепроникающим чувством холода, сумрака, незащищенности и неустроенности, что давило очень сильно на общее восприятие ситуации. Мы прошли в достаточно просторный зал, обложенный плиткой на полу и стенах, с большими окнами разделенными на двенадцать прямоугольников стекол, умывальником в углу и ведущей дальше аркой, где виднелись огромные танковые двигатели, установленные на таком же плиточном полу.
По команде: «Строиться в компрессорном зале!», раздавшийся непонятно откуда, мгновенно собрался военный народ в замызганных одеждах, представлявших из себя сочетание ватников, штанов всех имеющихся в армейском употреблении видов, таких же курток и шапок набекрень. Все выстроились в ряд на фоне листа ДВП с надписью «СОЧИ-90», после чего прапорщик сказал пару слов и оставил меня в их кругу, а сам куда-то удалился до следующего утра.
Я взирал сверху вниз, слегка покачиваясь и осматриваясь вокруг. Глядя на сохранившиеся фотографии, многие из собравшихся были мне едва по плечо, но тогда я этого не замечал. Всего в строю было человек семь, перечислю поименно, так как помню всех абсолютно четко. Достаточно быстро я понял, что на КДС был главнокомандующий – прапорщик Ким. Он подчинялся напрямую только командиру батальона капитану Галицкому, до которого было как до звезд и на тот момент он был для меня сродни небожителям.