Буквально через неделю на вечерней поверки я с удивлением обнаружил, что вместо пятнадцати человек внушительной внешности напротив нас на том месте, где располагался взвод ГСМ, выстроилась человека четыре щуплых солдат с туго затянутыми ремнями и испуганными физиономиями, которых я раньше и не замечал. Это было все, что осталось от личного состава грозного ГСМ.
Нашим пацанам с Керчи в роте было, наверное, тяжелее, чем мне, находившемуся всегда почти на «точке». С другой стороны они были вместе, а я один, в первое время даже поговорить особо было не с кем. Все выдерживали некую паузу, испытывая меня непосильными поручениями и постоянными придирками.
Порой накатывало достаточно сильно, особенно когда к моральным испытаниям присоединялись физические. Связаны они были не с тем, что можно было бы подумать наслушавшись мрачных рассказов, а с чисто медицинской проблемой, вызванной грязью, холодом, плохим питанием и сменой климата.
В Талагах любая ссадина или царапина не заживала, а начинала гноиться, разрастаться и кровоточить. Особенно страдали водители, которым приходилось стучать на морозе ключами, но и у меня со временем по рукам и ногам образовались какие-то язвы, количество которых росло и постепенно стало больно даже ходить.
Утром, после подъема все убирались на станцию, а я оставался убирать кубрик. Торопиться мне было незачем, поэтому я с радостью присоединялся к какому-то казаху, который каждое утро приходил в наш наполовину свободный кубрик для отжиманий, качания пресса и прочих физических упражнений. Выглядел он достаточно спортивно, но ничего сверхъестественного в нем не было.
Как-то так происходило, что после его появления никто уже в кубрик не заходил и даже не показывался поблизости. Казах со мной не разговаривал, поглядывал сурово, но я делал все примерно на том же уровне, старался, так что и отрицательной реакции не было никакой.
Опять же, значительно позже выяснилось, что этот самый казах был грозой всего батальона по прозвищу «Баджик», настоящий ужас с автороты, который на пару с таким же типом по прозвищу «Кабарда» держал в страхе всех, несмотря даже на сроки службы. До них была примерно такая же парочка – Евлоев и Халиков, при приближении которых многие предпочитали зарыться в снегу, лишь бы не пересекаться. В любом пруду щука всегда найдется и после увольнения «Баджика» с «Кабардой», появились новые аналогичные персонажи.
В целом уровень агрессии в части существенно снижался за те полтора года, что я в ней провел. Уже при мне дедовщина, выражающаяся в зуботычинах и стремлении заставить беспрекословно совершать унизительные процедуры типа постирки чужой одежды, подшивания подворотничков и тому подобных вещей практически сошла на нет, во многом благодаря керченскому пополнению – нашему и на полгода старше. Не берусь сказать, почему это происходило, но на собственном примере я убедился, что нравы в армии становились более человечными с каждым новым призывом.
Это важно, потому что сломать можно практически любого, примеры этого были. В части офицера не приставишь к каждому солдату, да и воспитательные задачи в войсках присутствуют в крайне ограниченной форме.
Мне удалось избежать наиболее противных вещей, несколько попыток было, но не подкрепленных физическим воздействием. Обидный морально в случае декларирования с табурета известного всем сказа про грядущий «Дембель старику» был мне передан скорее в виде эпоса. Убедившись, что я его знаю в теории, практические занятия отменили. В РГТ, нужно признать, нередки были картины художественного прочтения этого бессмертного произведения, исполнять который надлежало обязательно стоя на табуретке.
В иных частях такая дедовщина показалось бы шалостью, в других, как в нашей учебке, была полностью невозможна. Многие попытки происходили как бы по инерции, заставить другого сделать то, что заставляли делать нынешнего старика в свое время. Лиц, склонных к неуемной жестокости почти не было, основным объяснением отдельных проявлений являлось: «Наш призыв не поймет!»
По достижению соответствующего срока службы у меня вообще никогда не возникало мысли заниматься подобными глупостями, мне кажется это было понятно и всем окружающим и распространялось в виде охранной грамоты на молодой призыв КДС. В моем присутствии я помню единственную попытку зайти к нам в кубрик постороннего узбека, который был изгнан мной со смехом.
На вернусь в то время, когда основной моей задачей была бесконечная чистка снега. К моменту моего прибытия сугробы на станции по краям уложенной аэродромными плитами площадки были в рост человека. Чистить этот плац приходилось ежедневно, иногда просто передвигаясь по кругу. Инструмент составляли два больших скребка из фанеры с приспособленными стальными пластинами внизу, которыми свежевыпавший снег разгребался по сторонам, после чего откидывался большими фанерными лопатами в сугробы по сторонам.