Походы за обедом и ужином со временем превратились в особый вид развлечения. Кроме КДС таким же способом питались еще два подразделения. Пожарная команда из пяти человек под командованием капитана Закревского (позже появился сержант моего призыва из города Фрунзе – русский парень, кучерявый блондин, профессиональный пожарный с медвежьим косолапием) и ЗАС-ники (они заряжали авиационные аккумуляторы, сделанные, на всякий случай, из серебра, ну и любые другие тоже) – три бойца под командованием сержанта Романа Бакланова.
Сержант Роман Бакланов, мой очень-очень близкий друг, о котором я расскажу подробно в свое время, командовал отделением ЗАС, входившим в состав РГТ, но находившимся постоянно на «точке» – своей станции в паре сотне метров от нашей. Я не помню точно когда познакомился с ним, наверняка в первые же дни своего появления в Талагах, но на протяжение полугода как минимум мы были неразлучны и с тех пор я не могу обойтись без его дружеских советов вот уже тридцать лет.
Возвращаясь к походам за провиантом, вдвоем или втроем мы неторопливо шагали по снегу, заходили последовательно на почту (предпочитали пользоваться гражданской, а не солдатской, пусть и бесплатной), в магазин (покупали, если везло, ароматный белый батон днем, а вечером по особым праздникам после удачной коммерческой операции – банку сметаны).
Все это время мы были предоставлены сами себе, что было бы вообще замечательно, если бы не пронизывающий холод. Кстати, несмотря на то, что температура не поднималась всю зиму до апреля выше минус двадцати градусов, еду удавалось донести горячей и разогревать, за исключением некоторых считанных случаев, не приходилось.
С продуктами был полный швах даже в сравнении с Волгоградом. Белый батон за 30 копеек был отличной заменой сладостям и съедался по пути с легкостью, стоило только его купить. В связи с тем, что все разбиралось мгновенно, батон всегда был чуть теплый, только испеченный. К лету батоны исчезли в городе Архангельске и в аэропорту Талаги в том числе, к следующей зиме пропал и серый хлеб в солдатской столовой, его приходилось покупать в том же магазине.
За пайками, как называлось наше продуктовое довольствие, обычно ходили я (тут без вариантов), с ЗАС – малыш (невысокого роста парнишка с города Харьков с ударением на последнюю букву, как отмечал Ромка Бакланов) или чаще Егор (Игорь Светличный, про которого я уже упоминал, мое зеркальное отражение). С пожарной команды сначала был Лева (водитель красного пожарного автомобиля ЗИЛ, известного тем, что на единственный случившийся за все время пожар он прибыл на автомобиле с неработающей помпой и простоял там все время, пока городские спасатели тушили возгорание) или Андрей Пыхонин, «Пых» (скромный, добрый, мягкий, только что призванный, кажется, с Иваново парень, моего роста, который, к огромному моему сожалению не смог выдержать условий и сбежал, а после его следы затерялись).
Пых обладал способностью с невозмутимым видом поглощать в магазине целый торт небольшого размера. Торты стоили слишком дорого, так как продавались по так называемым коммерческим ценам. Он это делал неспешно заглатывая огромные куски, так что к заверению ритуального обхода платить было уже не за что. Я чувствую себя виноватым перед ним, так как не мог оказать ему никакой поддержки, кроме слов, времени поговорить у нас было много – два похода в день туда и обратно.
Андрей был практически в том же положение на пожарке, что и я, один на четверых старослужащих, но или давление было сильнее или все же у меня характер за полгода немного приобрел стойкость. В итоге он сбежал из части и больше туда не возвращался. Последний раз я его встретил на гауптвахте летом 1991 года, куда его привез патруль после задержания в городе. Именно я, действуя строго по уставу под пристальным взглядом начальника караула, забрал у него неумело припрятанные сигареты и спички. Прости меня, Пых!
Со временем выяснилось, что на всем протяжении от КПП до взлетной полосы кипит суровая солдатская жизнь. На складе рядом с ЗАС проводил время молдаванин Чорба, известный несвоевременно проявленной способностью к ушиванию формы и занимавшейся этим ночи напролет в своей армейской молодости. Он избегал ночевок в казарме, предпочитая спать на кресле на вверенном ему складе. Когда он уволился на его месте заступил такой же молдаванин из Тирасполя его же призыва Степа Тэйбаш, вернувшийся из учебки в чине прапорщика.