Меня треснул положенное число раз Валик, отдал в благодарность свой кожаный ремень, который я приобрел право носить, а всем прочим строго запретил посягать на уже «переведенного в фазаны». Ремень у меня лежит на полке, я никого никуда не переводил, так что обязанности отдавать его у меня не возникло, а помять и ремень сохранились. Кроме ремня на память осталась также фуражка с офицерской ленточкой и крылышками, да китель от парадки – их я оставил дома после отпуска.
До увольнения дембелей и прихода нового пополнения все изменения повлияли больше на внутренние ощущение и отдельные внешние послабления. Я, в частности, отпустил усы и нацепил пару значков – классность и ГТО. Значки пытались пару раз снять в части, я их отстоял, но позже сам открутил во избежание более серьезных происшествий, тем более права на их ношение у меня не было. Выдав нам удостоверения специалистов в Керчи про знаки отличия позабыли.
Усы же я сохранил до самого дембеля и приобрел с ними достаточно бравый вид бывалого солдата. Паша Гейбель в роте пытался предъявлять претензии, но я был неистребимо упрям – положено, значит положено! С этого момента азербайджанцы считали меня за своего, если не были знакомы до этого.
Егор, как назло, также отпустил усы и мы стали с ним практически неразличимы. Одинаковый рост, комплекция, цвет волос, схожие черты лица с появлением усов превратили нас в братьев-близнецов. На почте нам выдавали письма друг за друга, в роте путали, пытаясь всучить мне магнитофоны для ремонта, чем я никогда не занимался. Но апофеозом стало то, что мая мама не узнала меня на фотографии, еще бы – ведь там был Егор, а его сообщила, что он очень изменился, опять же увидев мое фото.
Мы с ним принципиально не видели сходства и поражались каждому такому случаю. На самом финише карьеры Егор остался в войсках до крайнего дня именно по причине того, что кто-то увидел меня в самоволке, но принял за него! Там правда была и другая более глубинная причина, но все закрутилось именно по причине нашего внешнего сходства.
На дембель в нулевой команде уходили Валик Митителу вместе с Жориком Урсу, что было конечно заслуженно. Первые увольнения в запас начались в мае, уже после Дня Победы. Я их провожал до самого выхода на посадку в аэропорту и жалел, что потерял такого товарища, к концу срока его службы мы в самом деле сдружились.
В то советское время в аэропорт Архангельска прилетало множество рейсов со всех частей Советского Союза: из Москвы, Ленинграда, Кишинева, Таллина и множества прочих, прямых и транзитных. Среди них был самый желанный рейс Архангельск-Казань-Волгоград! Провожая Валентина я, конечно же думал и представлял как сам полечу отсюда домой, всего-то через год.
Узнавая, что я служил в истребительной авиации мне часто задавали вопрос, летал ли я на самолетах. Я неизменно отвечал: «Конечно! В отпуск и на дембель!» В действительности я и самолеты-то видел только издалека, хотя выйти на взлетную полосу или сфотографироваться на фоне аэропорта проблем не составляло, но особо не тянуло.
Не все увольнения происходили по плану. Молдаванин Яворский с РГТ, например, решил с шиком подъехать к трапу самолета на АКЗСке, не обладая знаниями о необходимости прохождения процедур регистрации и посадки. Как он в итоге уезжал я не в курсе, но тогда все было проще и не исключено, его все же удалось отправить тем же рейсом.
У нас в части ходил анекдот из одного предложения: «Армия молдаван» – после чего полагалось смеяться. Валик, к тебе это точно не относится! Анекдот был посвящен текущей политической ситуации и удивительной способности призванных из этой республики ребят создавать комические ситуации. Я тоже убедился в этой их поразительной способности, связавшись на исходе службы со Степой Тэйбаш.
Ким серьезно озаботился ситуацией, в частности окончанием обустройства кубрика на станции для постоянного проживания. Увольнялось сразу пятеро, вопрос пополнения решен не был. Терешков уехал учиться на прапорщика и водителя-срочника на КДС не осталось, прапорщику приходилось крутиться самому.
Митителу уволился, поэтому сварку пришлось осваивать Перегудову, да и я научился в общем приближении пользоваться. Свои навыки и умения я умело скрывал, так как несвоевременно обнаруженные они могли повлечь нежелательные и неустранимые последствия в виде использования их всеми от офицеров до более заслуженных солдат в личных корыстных интересах.
Одного человека надо было отправлять в Казахстан на сельхозработы. После увольнения дембелей оставалось трое, водителя точно бы дали, ну тогда четверо. С учетом того, что один в обязательном порядке дежурил на станции, один был почти всегда в другом в наряде, ходить в роту было некому, но и спать на КДС троим в случае необходимости было негде.