Андреев был типичным сибиряком – крупный, высокого роста, неторопливый и обстоятельный. Семья у него была примечательная: отец тянул третий срок, а был период в его жизни, когда оба родителя находились в местах, как принято говорить, не столь отдаленных. По его собственным словам иной раз под настроение он мог выстроить фразу целиком состоящую из малопонятных, но красочных выражений, начинавшуюся примерно так: «Фраер, продрай аллею…» и дальше непередаваемо.
Второй и третий раз я заступал уже конвойным, мы вместе с Котом охраняли наших дедов-дембелей, который неподалеку от ворот гауптвахты наводили порядок, а точнее прогуливались с задачей стрельнут сигарет, что их собственно и интересовало, но для этого нужно было удалиться на сотню метров ближе к домам и дорогу. Повлиять на них мы не могли, мне повезло что мои подконвойные успели вернуться, а охраняемые Котовым – нет.
Кот схлопотал пять суток ареста за проявленное малодушие, охарактеризованное незабвенным старшим прапорщиком: «Я смотрю, а они уже в женское общежитие направляются, и конвойного за собой тащат! Опытный товарищ конвойный и такие дела! Зачем Вам это было нужно?» и прибыл для их отбытия уже с погонами сержанта, чем привел в восторг Улизко, который прямо-таки светился от счастья, причитая: «Товарищ младший сержант! Как же так – уже и сержанта успел получить! А тут по женским общежитиям ходил. Зачем Вам это было нужно? Обстановка и без того напряженная!»
Я иной раз напоминаю Котову как конвоировал его и мог прямо-таки застрелить при попытке бегства. Это было неправдой, оружие было без примкнутых рожков, которые висели на поясе в патронташах, но сам факт того, что Виктор красил пол в офицерском отделении под моей охраной оспаривать не приходится.
Улизько, разумеется не преминул на построение в присутствии нашего караула перечислить все грехи Котова, обнаруженные им уже на гауптвахте, что Виктор с усмешкой подытожил копируя интонацию начгуба: «Трое суток допольнительно!» Восемью сутками он и отделался, пребывая в сержантской общей камере на привилегированном положении под неусыпном внимании начальника гауптвахты – она располагалась строго напротив его кабинета, не упускавшего случая напомнить о себе вопросом: «Как обстановка, товарищ сержант? Как же Вы могли пойти в женское общежитие!»
В связи с отбытием Малыша в отпуск, я с четвертого раза занял-таким место выводного и сохранил его до самой демобилизации. Основной задачей было находиться возле начальника гауптвахты и предвосхищать его требования. Напоминало игру, если бы не наличие в камерах реальных заключенных, направляющихся в дисбат.
Летом пришло в часть пополнение. У нас появились двое из все той же керченской учебки: Виталик Спичкин из города Шахты Ростовской области и Юра Маркульчак родом откуда-то из-под Мукачево, с Карпат.
Вместе с ними на ЗАС под начало Ромки Бакланова прибыл пацан из станицы Ленинградской Краснодарского края, который первым делом заявил: «Зовите меня просто Паштетом!» – так что его имя Павел никто больше не вспоминал. Именно он сменил меня на должности выводного в карауле чуть больше, чем через полгода.
Несколько позже КДС пополнился наконец-то водителем в лице невысокого, но плотного полуцыгана-полувенгра Николая Гавриша (или Гавроша) из закарпатского села, который был призван сразу в войска минуя учебку и свой курс молодого бойца проходил в нашем старом здание автобата.
Сам автобат к тому времени переезжал понемногу в полковую казарму. Мы, воспользовавшись этим, а также резким сокращением численности, ударными темпами окончили, наконец, ремонт в своем новом жилом помещении, расставили там кровати и предъявили это как свершившийся факт командиру батальона. Особых возражений не было и, хотя за нами сохранили места в новой казарме, ночевать там с осени пришлось считанное число раз. Холод, к слову, в новой казарме стоял такой, что укрывались матрацами.
Не дожидаясь праздничного обеда, сразу после принятия Присяги мы забрали Гавриша на станцию, без водителя Ким уже подустал. Интересно, что все трое должны были увольняться одновременно, так как на Гавриша распространялся новый полуторагодичный срок службы. Немец к тому моменту уже отбыл в Казахстан для оказания помощи труженикам села, так что нас было всего пятеро на станции.
Летом было много веселей, чем зимой, к этому добавились непривычные белые ночи, когда заснуть не получается и порой я красил по ночам известью бордюры, расскажи мне кто такое – не поверил бы. Жизнь настолько вошла в спокойный распорядок, что Ким завел двадцать одну курицу, петуха и пару свиней, за которыми мы должны были присматривать. Поначалу он привозил откуда-то комбикорм и что-то еще. Куры активно несли яйца, мы этим регулярно пользовались, готовя яичницу на двоих их двадцати яиц.