Ваня сидел на кухне, раскачивался на табуретке и, как кот, жмурился. Пахло поспевающим пирогом… Эх, хорошо дома‑то!.. Шишок на второй табуретке сидел. А Василиса Гордеевна, достав пирог, разрезая его на куски, говорила:
— Уж как я себя ругала–проюшнала — отправила вас, а вовсе зря… Не будут ведь нас сносить, робятушки! Поменялись генеральски планы — не на что теперь строить мокры бассейны да прочую чушь… Кончились деньги у начальсгва‑то городского, аль разворовали… Говорят ещё, и в стране все деньги кончали… Даром что обобрали народ!.. Остаёмся мы, значит, на своём месте. Постоит ещё изба! Не знаю, сколь — но постоим ещё… Вот так‑то, Шишок!
— Эх, Василиса Гордеевна, дорогуша ты моя! — вскочил тут Шишок со своего места, весь расплывшись в улыбке, подпрыгнул, да и поцеловал бабушку — в нос! Видать, в щёку хотел— да промазал!
Василиса Гордеевна засмеялась, стала отмахиваться:
— Ну тя совсем к лешему!
— К лешему не пойду, побывал уж! — смеётся Шишок, подмаргивая Ване. — Разве только на другой год! Домой пойду, спать… — и тычет пальцем в пол…
А Ваня вдруг замечает, что Перкуна с ними нет… Вот те раз! Потеряли петуха по дороге! В трамвае ехали — был, по улице шли — был, в ворота входили… — а вот тут Ваня уже не помнит, был ли, нет ли… Про всё забыл. Небось, тычется там, слепенький, в тёмной улице, на чужие заборы натыкается… Подскочил Ваня:
— Где Перкун‑то?
— Дак, — замялся Шишок, — на месте…
— На каком ещё месте? — удивляется Ваня и, вспомнив про солнечную реку, петушиную родину, падает обратно на табуретку: — На Кукуй–реке?!
— На какой ещё реке! На своём он месте, на коньке крыши. Разве ж ты не видал никогда, хозяин, у нас там петушок вырезан?.. Оставалась изба без петушка, пока бродяжили‑то. А теперь он на место взлетел…
Ваня вскочил — хотел поглядеть петушка, неужто деревянным стал живой, огромный, золотой петушок?.. Но Шишок его отговорил, дескать, в темноте всё равно не разглядеть, утром уж посмотришь.
Ваня пригорюнился. Вот так всё и кончается… Разбредутся теперь все по своим местам: Перкуна уже нет, вон и Шишок в подполье метит. И останутся они вдвоём с бабушкой!.. Хорошо, конечно, что не снесут их… Обошлись и без волшебного мела… Василиса Гордеевна даже спрашивать не стала про мел, видать, почуяла, что не отыскали они его…
— А когда ты просыпаешься, Шишок? — спрашивает Ваня.
— Известно когда — весной.
— А наружу‑то вылезешь? Грозился, что больше носа не покажешь… Увижу я тебя еще, нет?
— Живы будем — свидимся, хозяин, — отвечает домовик. — Куда я без тебя! Да и куда ты без меня!
Глаза у Вани слипаются — спать хочется, просто мочи нет…
А бабушка Василиса Гордеевна уже готовит Ване постель.
— Только ты дождись утра, Шишок, не уходи без меня… — бормочет Ваня.
— Дождусь, как не дождусь, обязательно дождусь! Иди уж спи…
Полез он к себе на полати, печка тёплая — хорошо. Бабушка снизу напутствует:
— Доброй вам ночи, хорошего сна, желаю увидеть душного козла!
— И тебе, бабань, того же… — сквозь подступающий сон бормочет Ваня.
И засыпает…
«Валентина!..» Проснулся — оттого что слово в голову ударило. Кто это мамку поминает?!. Прислушался — и услышал приглушённые голоса. Один низкий — Шишков: бу–бу–бу, другой скрипучий — бабушкин. Беседуют, значит, на кухне. Небось, Шишок рассказывает про путешествие… Ваня успокаивается — и опять готов уснуть… совсем почти засыпает… Но тут вновь бабушка Василиса Гордеевна вступает, и Ване сквозь сон удаётся расслышать:
— Была ведь она у меня сегодня, Шишок…
— Кто? Валентина?!
Сна ни в одном глазу.
— Валька. Прилетела, как стрела, на самолёте… Один день, дескать, побуду — и в заграницу! Тьфу ведь! И чего они все в этой загранице проклятой нашли?! Мёдом, там, что ли, намазано? Незадолго перед вами умоталась в заграницу свою…
— А… зачем прилетала?
— Вот зачем! Матери выговорить ведь надо… Помудрить над ей…
— Чего выговорить?
— А того… Гуторит, обманула тебя, а ты и поверила… Дескать, никудышная ты ведунья…
— Обманула?! — недоумевает Шишок. — Валька тебя обманула?! А в чём?
Василиса Гордеевна тут совсем голос понизила, Ваня напряг слух и всё же услышал:
— С малым‑то…
— С каким малым?
— Да с хозяином твоим, с Ваней…
— И… чего с моим хозяином?
— А того… Написала мне Валька как‑то, что родила сына, да на вокзале оставила, назло вроде мне… В Ужге она тогда была, у свояка… И вот, дескать, я, дура, потащилась в Ужгу… Я ведь в газетке прочитала про Ваню‑то, дескать, живёт в больнице сирота, Житный по фамилии… А мальчишко‑то вовсе не ейный сын…