Дон Рафаэль, удостоверившись в моем намерении пробыть у них несколько дней, предложил мне посетить его замок. Он расписал свои владения в самых великолепных красках и перечислил те развлечения, которые собирался мне там предоставить.
— Мы будем забавляться то охотой, то рыбной ловлей, — сказал он, — а если вы любите прогулки, то у нас есть упоительные леса и сады. Кроме того, там соберется приятное общество, и я надеюсь, что вы не соскучитесь.
Я принял предложение и мы условились на следующий же день отправиться в этот прекрасный замок. Остановившись на сем приятном решении, мы встали из-за стола. Дон Рафаэль, казалось, был в полном восторге.
— Сеньор Жиль Блас, — сказал он, обнимая меня, — оставляю вас на минуту с сестрой. Пойду отдать необходимые распоряжения и прикажу оповестить тех, кого хотел пригласить в замок.
С этими словами он покинул горницу, а я продолжал беседу с его сестрой, причем речи этой сеньоры вполне согласовались с сладкими взглядами, которые она бросала на меня за ужином. Она взяла меня за руку и сказала, глядя на мой перстень:
— Ваш алмаз довольно хорош, но только очень мал. Знаете ли вы толк в камнях?
Я ответил отрицательно.
— Жаль, — заметила она, — а то вы могли бы мне оценить вот этот.
С этими словами она показала мне крупный рубин, который носила на пальце, и, пока я его рассматривал, продолжала:
— Этот камень подарил мне мой дядя, который был губернатором в испанских поселениях на Филиппинских островах. Вальядолидские ювелиры ценят его в триста пистолей.
— Охотно сему поверю, — возразил я, — по-моему, он великолепен.
— Если он вам нравится, — сказала она, — то я с вами поменяюсь.
Она тотчас же сняла с меня перстень, а свой надела на мой мизинец. После этой мены, которую я принял за галантный прием делать подарки, Камила пожала мою руку и поглядела на меня с большой нежностью, а затем, внезапно прервав разговор, пожелала мне покойной ночи и удалилась, весьма сконфуженная, точно устыдившись того, что слишком явно выдала мне свои чувства.
Хотя я был новичком в любовных делах, однако же оценил по достоинству, сколь лестно было для меня это поспешное бегство, и заключил, что недурно проведу время в замке. Завороженный этой обольстительной перспективой и блестящим положением своих дел, я заперся в отведенном мне покое, приказав перед тем слуге Амбросио разбудить меня рано поутру. Вместо того чтоб уснуть, я погрузился в приятные размышления, которые навевали мне чемодан, стоявший на столе, а также рубиновый перстень.
«Слава богу, — думал я, — если мне раньше и не везло, то зато теперь все уладилось. Тысяча дукатов, с одной стороны, перстень в триста пистолей — с другой: вот я и обеспечен надолго. Вижу, что Махуэло мне не льстил: я вскружу сердца всех мадридских красавиц, раз мне удалось так быстро пленить Камилу». Благосклонность этой щедрой сеньоры рисовалась мне во всем своем очаровании; вместе с тем я предвкушал и развлечения, которые дон Рафаэль готовил для меня в замке. Несмотря, однако, на эти радостные грезы, сон наслал на меня свой дурман. Почувствовав дремоту, я разделся и лег в постель.
Проснувшись на следующее утро, я заметил, что уже не рано. Меня удивило, что я не вижу своего лакея, несмотря на приказ, который я дал ему накануне. «Амбросио, мой преданный Амбросио, наверно, в церкви, если он сегодня не вздумал отпраздновать святого лентяя», — сказал я сам себе. Однако мне вскоре пришлось отказаться от этого лестного для него мнения и заменить его значительно худшим, ибо, встав с постели и не видя своего чемодана, я заподозрил, что Амбросио украл его ночью. Чтоб рассеять сомнения, я открыл дверь и несколько раз кликнул этого лицемера. На мой зов явился старец, который спросил меня:
— Что вам угодно, сеньор? Все ваши люди покинули мой дом еще до рассвета.
— Как, ваш дом? — воскликнул я. — Разве я здесь не у дона Рафаэля?
— Не знаю, кто будет этот кавалер, — ответил он мне. — Вы здесь в меблированных комнатах, а я их хозяин. Вчера вечером за час до вашего прибытия приехала сюда сеньора, что с вами ужинала, и наняла эти покои для знатного вельможи, который, как она сказывала, путешествует инкогнито. Она даже уплатила мне вперед.
Тут меня осенило. Я понял, что за птицы были дон Рафаэль и его сестрица и как мой лакей, знавший обо мне всю подноготную, предал меня этим плутам. Вместо того чтоб винить самого себя в сем прискорбном происшествии и сознаться, что этого никогда бы со мной не случилось, не проболтайся я без всякой нужды трактирщику Махуэло, я обрушился на ни в чем не повинную Фортуну и стократно проклял свою звезду. Хозяин меблированных комнат, которому я поведал свое несчастье и который, быть может, знал о нем не меньше меня самого, проникся ко мне сочувствием. Он выразил мне свое сожаление и очень негодовал на то, что все это произошло в его доме. Полагаю, однако, несмотря на все его уверения, что он принимал в этом мошенничестве не меньшее участие, чем мой бургосский трактирщик, которому я всегда приписывал честь всей комбинации.
ГЛАВА XVII
Тщетно и горько посетовав на свое несчастье, я пришел к заключению, что не стоит предаваться отчаянию, а лучше ополчиться на свою злую судьбу. Я призвал на помощь все свое мужество и, одеваясь, сказал себе в утешение: «Какое счастье, что плуты не утащили моего платья и пощадили те несколько дукатов, которые были у меня в кармане». Я был им признателен за их деликатность. Они оказались даже настолько великодушны, что оставили мне полусапожки, которые я тут же отдал хозяину за треть цены.
Наконец, я вышел из этого дома и, слава богу, уже не нуждался ни в ком, чтоб тащить мои пожитки. Прежде всего я отправился на постоялый двор, где остановился накануне, чтоб наведаться, не уцелели ли мои лошаки. Я уже знал заранее, что Амбросио их там не оставил, и дай бог, чтоб я всегда так здраво судил о нем.
Действительно, мне сказали, что он постарался увести их еще в тот же вечер. Убежденный, что уже никогда не увижу ни их, ни столь любезного мне чемодана, слонялся я уныло по улицам, размышляя о том, что предпринять. У меня было искушение вернуться в Бургос и снова обратиться за помощью к донье Менсии, но я отказался от этого намерения, не желая злоупотреблять добротой любезной сеньоры и к тому же прослыть за олуха. Я давал себе клятву впредь остерегаться женщин и, пожалуй, в те минуты не доверился бы даже целомудренной Сусанне. От времени до времени я поглядывал на свой перстень и горестно вздыхал, вспоминая, что это подарок Камилы.
«Увы! — говорил я сам себе, — в рубинах я не разбираюсь, но зато разбираюсь в людях, которые их выменивают. Не стоит ходить к ювелиру, чтобы лишний раз убедиться, какой я дурак». Все же мне хотелось выяснить стоимость перстня и я отправился к брильянтщику, который оценил его в три дуката. Услыхав эту оценку, которая, впрочем, нисколько меня не удивила, я послал к дьяволу племянницу филиппинского губернатора, т. е. воздал бесу бесово. Когда я выходил от брильянтщика, со мной поровнялся какой-то молодой человек, который тут же остановился и принялся внимательно меня разглядывать. Сперва я его не узнал, хотя и был с ним хорошо знаком.
— Как, Жиль Блас? — обратился он ко мне, — вы прикидываетесь, будто не знаете, кто я? Или два года так изменили сына цирюльника Нуньеса, что его и узнать нельзя? Вспомните Фабрисио, своего земляка и однокашника. Сколько раз мы спорили с вами у доктора Годинеса об универсалиях и метафизических степенях.26
26
Универсалии (от лат. universalis — общий) — общие понятия, термин средневековой философии.