ПРЕМЬЕРА «ДОМА»
В начале года, когда проходили тестовые просмотры этого фильма, казалось, подъем настроений уже заметен настолько, чтобы киноведы старой закалки могли что-то с ним сделать, и если даже им не стыдно будет открыть рот, их голоса будут забиты возгласами и молодых людей, которые хотят смотреть хорошее кино в России. Оказалось, что закрутка стала лишь сильнее, а молодым, кто хотел что-то про него написать, велели помалкивать. Олегу пришлось пострадать еще раз, ради создания прецедента. Критики не заметили, как спустя неделю на экраны вышел римейк «Соломенных псов», который содержал размышления о русских и Боге с той же стороны и даже был совсем как фильм Олега Погодина в том, как его темой была возможность морали и невинности в мире, где есть женщины (оба режиссера — кинокритики).
Его тут же обступила вся интеллигентская среда: тот или другой, глотая ртом воздух, как рыба, пытались нахватать с потолка причин, по которым его фильм не является хорошим, потому что если этот или какой-то фильм не является хорошим, им будет легче жить — кому долго, кому не очень. На своем примере Погодин узнал, что в России режиссеру снимать хорошие фильмы не полагается: что Россия — это заговор против искусства, и она считает, что в нем должны участвовать все, поэтому на того, кто пытается выйти из этого сговора, она тут же набрасывается, чтобы уничтожить. Картину после долгих пертурбаций, когда толпы простых зрителей убеждали выпустить ее в прокат максимальным количеством копий, все-таки каким-то образом, нетрудно понять, каким и почему, слили. Еще она попала в особый момент. «Тинтин» Спилберга вышел в России, как и в других странах Европы, на два месяца раньше, чем в Америке, а потому еще попал на фильм «Дом». Осенью 2011-го по ТВ одно за другим прошли шоу про оперу и балет, в начале ноября в Калининграде родился 7-миллиардный житель земли. Понятно, что Погодин еще надавал интервью, и журналисты заклевали его за громкие, потенциально скандальные фразы для заголовков, вроде «Станиславский — это последнее пристанище бездарей» или «Россия — антикинематографичная страна». Думать, что убийство картины было политическим или бизнес-заказом — делать честь кинокритикам, ведь если и они писали все это искренне, это говорит не лучшим образом об их профессиональных способностях.
Бабская трактовка фильма «Дом» как фильма «Догвиль» — «эти люди заслужили умереть» — появилась в этой среде киноведов и кинокритиков и лишь еще раз указала на половые признаки этой среды, независимо от ее пола. Можно только снова поразиться, до какой степени эта среда понастроила себе заслонов от природы мужчины, чтобы вообще не чувствовать то начало, что стоит за этим фильмом, за характером режиссера, столь очевидным образом. Если для женщины это простительно — ее аморальность и легкое, не требующее усилий отступление от христианских канонов (те же люди называли фильм «Елена» шедевром), это нельзя исправить, только спасти от самой себя, но видеть подобные вещи от мужчины было его позором. Не видеть христианское начало за этим фильмом, утверждающим отсутствие Бога в сюжетном пласте, но не в мизансцене; не понимать, что режиссер мог бы быть Ларсом фон Триром, but wouldn't, могли люди, которые вывели теорию о том, что режиссер не обязан стараться для зрителя, а разваливать технику из презрения к своим персонажам, зрителям и самому себе, решили, что у человека есть право проецировать нелюбовь к себе и ближнему на искусство. Можно было предположить, что эта антиэстетика не умрет так легко даже после онтологического слома, а будет только усугубляться в порядке протеста: никто не захочет оказаться в ничтожествах, когда добро и красота вернутся к прежнему смыслу, и будет доказывать правоту своей деградации и дальше как положительное, только чтобы не признавать, что послужили идеям зла. Это так же понятно, как и то, что в этих целях люди будут отталкиваться от упадка американского кино.