Фромм предоставил классический пример того, что в психоанализе называется «анальным типом характера»: самоуничтожение путем плотских отношений с видимым миром, порождающих в женщине фаллический орган и насилие. Саморазрушение искусства, вызванное трансцендентной виной, есть форма негативизации анального характера, так как преодолевает его в форме творчества; все остальное же направлено на разрушительные отношения; непонятно только, что станет орудием его уничтожения. Анальный тип характера свойственен женскому пониманию, так как направлен на саморазрушение из чувства материальной вины, а в мужчине он преодолевается за счет стремления в трансцендентное; потому искусство рождается при встрече анального типа характера и его преодоления; распространение анального типа характера в мужчине в каком-то смысле — противоположность искусства. А что такое противоположность искусства, это вопрос двойного способа отношений с видимым миром.
Вопрос о том, почему появляются теории, направленные, кажется, без ведома самих авторов, на уничтожение западной цивилизации, невозможно разбирать без вопроса об анальном типе характера, который можно также понять как любую фиксацию на эдипальной структуре сознания без ее преодоления в трансцендентальное.
Многие удивляются: за что нам такой первый фильм года, а я думаю, «Девушка с татуировкой дракона» очень удачно попала именно в местную политическую обстановку. В фильме буквально прямым текстом говорится: «Давайте-давайте, ребятки: хотите либеральных изменений — получите потом от женщины по первое число». А то, что либеральных изменений хотят, в основном, женщины — ну так иррациональное стремление становиться жертвой мужского пола еще никто не отменял. Кстати, в психоанализе существует такое понятие — «анальный тип характера», и после семидесяти лет европейского гуманизма его можно смело проецировать на мужской пол так же, как и понятие «женщина». Да, и я не ослышался — в романе был антифашистский посыл? Ха-ха. То, что Финчер идеализирует эту актрису, было заметно еще в прошлом фильме, где в ней было больше идеализма, чем в оболтусе, который пускал слюни над ее фотографией. Теперь же он вытащил из нее то сочетание злости и
vulnerability, которое полностью перетягивает симпатии на сторону главной героини — которая, с ее движущим мотивом мести за поруганную невинность, не просто воплощенный итог развития женственности в либерально-демократическом строе, но и такой же логически вытекающий пример авторитарной этики, у которой к этому строю есть определенные вопросы. И хотя по сюжету она занимается расследованием антисемитских убийств, сама она применяет для достижения своих целей средства, которые еще не так давно были бы определены как «фашизм», а в конце спасает мужчину ТОЛЬКО благодаря камерам наблюдения — famous tool тоталитаризма со времен доктора Мабузе. И вот что интересно: не испугался ли Финчер, как американец, собственных выводов («До свидания, демократия») — это, по крайней мере, было бы самым правдивым объяснением того, почему в адаптации все размыто до такой степени, чтобы сделать сам сюжет, не говоря о смысле картины, временами almost incomprehensible, чтобы никто не догадался, что все это означает, и что это вообще что-то означает, а не является, как мы привыкли, интересной историей про настоящих, просто немного вымышленных людей, не являющихся кем-то еще. Другое объяснение — а случай этого фильма не менее curious, чем случай Бенджамина Баттона, — это что Финчер, как романтик-пессимист, впал в апатию от погружения во все эти вещи и умудрился так замылить символизм этой истории, что получилась «просто» история о журналисте и хакерше-лесбиянке, а не ницшеанская притча о конце западного мира. Вспоминается, как Гарольд Макмиллан после одного саммита, где присутствовал крупный чиновник из Швеции, записал у себя в дневнике: «Еще 20 лет Welfare State — и мы превратимся в таких же gutless типов». Хотя ему и была свойственна первая пост-суэцкая меланхолия, Супер-Мак еще не был так дальновиден, чтобы предугадать один весомый side effect этого процесса, иначе впал бы в такую глубокую депрессию, которой еще не знали в XX веке: еще через 50 лет gutless тип будет нуждаться в защите Супер-Лисбет, а она будет понимать ницшеанство in a very particular, if not exactly new way. И как бы режиссер ни симпатизировал своей героине, у него, похоже, потеряна даже вера в то, что можно будет что-то изменить при помощи кино, а значит, можно не стараться. Бог умер. Sjöström livs. Whatever. Поэтому финал и оставлен открытым, и это все, что мы знаем сегодня: хлюпику-либералу, любителю баб, и женщине, стремящейся к свободе от физического тела, не по пути.