Выбрать главу

И, наконец, эпатаж — это способ скрыть свою застенчивость, робость… Тому яркий пример эпатажность ярчайшего сюрреалиста Сальвадора Дали, которая произрастала из его робости и стеснительности.

В искусстве, как правило, все эпатажные творения являют собой перепевы старых, хорошо известных произведений. Так сказать, римейки. В основном, это римейки на давно получившие популярность темы. Ведь нужно быть гением, чтобы создать что-то совершенно новое, а в гениях у человечества всегда нехватка. Штучный продукт, дефицитный. А так — совершенно беспроигрышный ход! Создать великое произведение и ждать его признания? Вздор! На это ведь может и не хватить жизни… Гораздо проще — а главное! — быстрее сотворить (а зачастую — сляпать) нечто эпатажное, и успех, по крайней мере, коммерческий обеспечен… Ведь контакты между людьми большей частью мимолетны, случайны, поверхностны. Наш современник, поглощенный собственными заботами, не имеет ни возможности, ни желания уделять другому пристальное внимание. А потому почти все, что один человек может дать другому, заключается в быстротекущем впечатлении. И чем ярче это впечатление, тем лучше оно запоминается… Поэтому искус для создающего что-либо, не прорабатывая, не пропуская через себя, выдернуть отдельный, невзаимосвязанный фрагмент и преподнести его как новаторское видение, сопровождая все это действо лицемерными рассуждениями о «продвинутости» (да простят мне эстеты сей пассаж!).

Слишком часто вольное или широкое — а иногда и то, и другое — толкование, дополняющее или расширяющее замысел оригинала, путают с нарочитой оригинальностью, цель которой — выделиться; не привнести, дополнить — а отличиться! За этим зачастую просматривается только одно — самолюбование, от которого недалеко и до гордыни… «Родственников», кстати, у эпатажности более чем достаточно — хвастливость, гордыня, зависть, тщеславие, наконец, чванство и снобизм — все это грани, близкие тому явлению, которое мы стеснительно именуем эпатажностью, прикрывая истинность стыдливо-благозвучным и далеко не всем понятным эвфемизмом. Но если хвастливость или чванство – черты неприятные, но сносимые, то тщеславие и гордыня всеми ведущими конфессиями признаны смертными грехами, за которые, согласно великому Данте, души грешников обречены томиться в круге Втором.

Эпатажность всегда требует зрителей, без них она бессмысленна. Иногда эта потребность трогательна, почти по-детски наивна, иногда агрессивно-скучна и обременительна. Словом, неприятна. В лучшем случае.

Но и зритель зрителю — рознь, как известно. Эпатажность ради эпатажа воспринимается с успехом пресыщенной аудиторией, стремящейся к новым формам, не находящей наслаждения в привычном.

Эпатаж, сформированный многоплановостью, многоуровневостью замысла и подачи, требует усилий, подготовленности, наконец, вдумчивости восприятия и от зрителя, слушателя, читателя, словом, аудитории. Осведомленная, компетентная, «не близорукая» аудитория в состоянии оценить глубину и мудрость автора, а неподготовленный, аматорско-дилетантский зритель-читатель может воспринять все лишь как попытку эпатировать…

Но так ли уж все однозначно и прямолинейно, как представляется на первый — и, как правило, поверхностный — взгляд? Только негативные ли стороны имеет эпатажность? Следует ли ставить ее в один ряд со смертными (да и простыми, не смертными тоже) грехами? Ведь, по сути, это ломка стереотипов подачи и восприятия, выход за рамки прокрустова ложа традиционности. На семенах эпатажности иногда взрастают, взлелеиваются ростки совершенно нового, но, правда, уже у других авторов, которым эпатаж предшественника дал толчок к мысли, идее, поступку… Ведь иногда нужна внутренняя смелость, раскрепощенность для выхода «из колеи», о которой писал Владимир Высоцкий.

Зачастую за эпатажность принимают скуку автора, вызванную шаблонностью существующих подходов и решений, его попытки выхода за рамки устоявшихся, навязших на зубах, подобно конфете «Ириска», клише в данной сфере.

Эпатаж часто путают с юмором автора, иногда тонким и потому далеко не всеми понимаемым, иногда принимающим облик злого сарказма, а посему отторгаемого большинством — немногие умеют искренне смеяться над собой, да еще и получать от этого удовольствие…

Что поделать, мир часто слеп и глух к лучшим человеческим качествам, даже еще более — в том числе и к усилиям и добрым стремлениям. Он равнодушен к деяниям человека и пренебрегает ими. И тому, гордому совершенным, не остается иного способа привлечь к себе внимание, как прибегнуть к эпатажу. Досада на тупость мира, на его косность и примитивность, нетерпимость к рутинному обыденному существованию прорываются в эпатажности. В ней переливается красками преувеличенная авторская гордость самим собой, неспособная удержаться в душе. В ней живет нетерпеливость, жажда жизни: желание, чтобы скорее шли события, и чтобы они имели ярчайший из всех возможных исход, поистине великолепные миры. Что ж из того, что они находятся по ту сторону реальности?..