Кирилл, весь в снегу, входит, пригибаясь под притолокою, и молча передает жене маленький тряпичный сверток. Мария, тихо охнув, опускается на колени:
— Снегу! Воды!
Девочка лет пяти-шести, не более (это та самая девчушка, что нашли у околицы), открывает глаза, пьет, захлебываясь и кашляя; тоненьким хриплым голоском, цепляясь за руки боярыни, тараторит:
— А нас в анбар посадивши всех, а матка бает: ты бежи! А я пала в снег и уползла, и все бежу, бежу! Тетка хлеба дала, ото самой Твери бежу, где в стогу заночую, где в избе, где в поле, и все бежу и бежу, — свойка у нас, материна, в Ярославли-городи!
Глаза у девчушки блестят, и видно, что она уже бредит, хрипло повторяя: «А я все бежу, все бежу…»
— В жару вся! — говорит мать, положив руку ей на лоб, и шепотом прибавляет: — Бедная, отмучилась бы скорей!
Стефан стоит, сгорбясь, нелепо высокий. Он только что притащил дубовое ведро кипятку и, коверкая губы, смотрит, не понимая, не в силах понять, постичь. От самой Твери?! Досюда? Столько брела? Такая сила жизни! И — неужели умрет?!
Мать молча задирает вонючую рубаху, показывает. На тощем тельце зловеще лоснятся синие пятна, поднявшиеся уже выше колен, в паху и на животе. «Не спасти!» — договаривает мать. У самой у нее черные круги вокруг глаз, и она тоже смотрит на девочку безотрывно, стойно Стефану, шепчет про себя:
— Господи! Такого еще не видала!
— Унеси в горницу! — приказывает она сыну.
Стефан наклоняется над дитятей, но тут, ощутив смрад гниющего тела, не выдерживает, с жалким всхлипом, не то воем закрывает руками лицо и бросается прочь.
Мария, натужась, сама подымает ребенка и несет, пригибаясь под притолокою, вон из дверей. Она вовсе не замечает, с натугою одолев крутую лестницу, что за нею топочут маленькие ножки и в горницу прокрадывается Варфоломей. Мария, в темноте уронив девочку на постель, долго бьет кресалом. Наконец трут затлел, возгорелась свеча. И тут, оглянувши в поисках помощи, она видит пятилетнего своего малыша, который глядит серьезно и готовно, и, не давши ей открыть рта, сам предлагает:
— Иди, мамо! Я посижу с нею!
Мария, проглотив ком в горле, благодарно кивает, шепчет:
— Посиди! Скоро няня придет! Вот, — шарит она в глубине закрытого поставца, — молоко, еще теплое. Очнется, дай ей!
И, шатнувшись в дверях, уходит опять туда, вниз, где ее ждут и где без хозяйского глаза все пойдет вкривь и вкось.
Девочка, широко открывши глаза, смотрит горячечно. Варфоломей подходит к ней и, остановись близко-близко, начинает гладить по волосам.
— А я все бежу, бежу… — бормочет девочка.
— Добежала уже! Спи! — говорит Варфоломей, словно взрослый. — Скоро няня придет! Хочешь, дам тебе молока?
— Молоко! — повторяет девочка жарким шепотом и, расширив глаза, смотрит, как Варфоломей осторожно наливает густую белую вологу[196] в глиняную чашечку и медленно, боясь пролить, подносит ей.
Девочка пьет, захлебываясь и потея. Потом, отвалясь, показывает глазами и пальцем: «И ты попей тоже!» Варфоломей подносит чашку ко рту, обмакивает губы в молоко, кивает ей: «Выпил!» Девочка смотрит на него долго-долго. Жар то усиливается, то спадает, и тогда она начинает что-то понимать.
— Я умираю, да? — спрашивает она склонившегося к ней мальчика.
— Как тебя зовут?
— Ульяния, Уля!
— Как и мою сестру! — говорит мальчик.
— А тебя как?
— Варфоломей.
— Олфоромей! — повторяет она и вновь спрашивает требовательно: — Я умираю, да?!
Варфоломей, который шел за матерью с самого низу и видел и слышал все, молча утвердительно кивает и говорит:
— Тебя унесут ангелы. И ты увидишь Фаворский[197] свет!
— Фаворский свет! — повторяет девчушка.
Глаза у нее снова начинают блестеть, жар подымается волнами.
— И пряники… — шепчет она в забытьи, — пряники тоже!
— Нет, тебе не нужно будет и пряников, — объясняет Варфоломей, как маленький мудрый старичок, продолжая гладить девочку по нежным волосикам. — Там все по-другому. Тело останется здесь, а дух уйдет туда! И ты увидишь свет, Фаворский свет! — настойчиво повторяет он, низко склоняясь и заглядывая ей в глаза. — Белый-белый, светлый такой! У кого нету грехов, те все видят Фаворский свет!
Девочка пытается улыбнуться, повторяя за ним едва слышно:
— Фаворский свет!..
Двое детей надолго замирают. Но вот девочка вздрагивает, начинает слепо шарить руками, вздрагивает еще раз и вытягивается, как струна. Отверстые глаза ее холодеют, становясь цвета бирюзы, и гаснут. Варфоломей, помедлив, пальцами натягивает ей веки на глаза и так держит, чтобы закрылись.
196
Согласно евангельской легенде, Иродиада оставила своего первого мужа и вышла замуж за его брата, царя Иудеи Ирода Антипу. Иоанн Креститель осудил этот поступок, который являлся нарушением иудейских обычаев, и был заключен в темницу. Однажды на пиру дочь Иродиады Саломея настолько угодила своим танцем Ироду Антипе, что он обещал выполнить любое се желание. По наущению Иродиады Саломея просит в награду голову Иоанна Крестителя. Казнь совершается, и Саломея, получив голову Иоанна Крестителя, относит ее на блюде Иродиаде.