Слишком красивое лицо чаще всего мешает увидеть тело, как полуденное солнце мешает разглядеть окрестный пейзаж.
С. гораздо более красив телом, чем лицом. Никого другого мне не было так приятно созерцать обнаженным. К тому же он всегда умело напускает на себя несколько двусмысленный вид, словно у травести. Он становится собой лишь тогда, когда раздевается — ничто для него не выглядит более естественным. Для него это акт освобождения, празднество, на котором он триумфально выставляет напоказ все свое очарование, которое обычно с сожалением скрывает. Когда мы остаемся наедине, он мгновенно сбрасывает с себя одежду, и тогда человек исчезает, а взамен является божество.
Удовольствие и священнодействие
Что происходит во мне? Всеобъемлющий, глухой ужас возвещает о приближении Сакрального.
В лучшие дни наслаждение было для меня больше связано с восхищением, нежели с чувственностью. Оно походило на священнодействие, облекалось в преклонение по мере того как любовники мало-помалу уступали воздействию тайного экстаза, который преобразовывал каждого из них в глазах другого и проскальзывал в их жестах. Что до чувственности, это никому не ведомый язык, разговоры на котором имеют смысл только для богов.
Нежность и отвага, подобно двум рукам, возносят нас на такую высоту, где уже ничто не способно нас принизить — всё только придает нам сил. И мы сами возвышаем всё, что делаем, всё, что чувствуем.
Малейшая авантюра приобретает в наших глазах ту же важность, ту же значительность, что и мифы Религии — той нашей личной Религии, которая, при всем своем неправдоподобии, возможно, является единственно истинной.
В волнении, которое испытываешь при виде заповедных мест человеческого тела, нет ничего постыдного. Подобно тому как есть красота горных вершин, есть и красота темных бездн, и тот ужас, что охватывает вас при их созерцании, порой более патетичен, более вдохновляющ, чем любое восхищение чем-то возвышенным. Красота и величие совсем не обязательно отсутствуют в том, что считается приличным скрывать. Напротив, тайна, которой мы окружаем эти заповедные уголки наших тел, лишь добавляет им притягательности, близкой к преклонению. Свет, который их озаряет, не менее восхитителен, чем свет солнца, когда оно заглядывает в бездны.
Чувственность у некоторых людей отчасти связана с наиболее сакральными из всех таинствами. Есть нечто религиозное в том волнении, которое охватывает их при виде сексуального органа, чья странная форма включает в себя и скрывает в себе столько тончайших нервных волокон, образующих сложные сплетения, подобно корням мандрагоры.
В момент инициации удивление настолько сильно, что никакое другое, которое мы испытываем перед иными чудесами природы или творениями искусства, с ним не сравнится. Опьянение, приходящее ему вслед, чаще всего выражается в безнадежной попытке постичь эту самую жестокую из загадок бытия.
Чуть позже начинаешь полагать себя ближе к постижению этих тайн, но вот тогда-то и обманываешься. Когда мы видим в атрибутах любви лишь то, что они собой представляют, мы забываем о самой ее сути, которая в принципе не постижима.
В наслаждении есть некий реальный, осязаемый, непреходящий элемент божественного — во всех смыслах и оттенках этого слова. Его можно постичь, можно ощутить; он обладает конкретной природой, относительно которой невозможно обмануться.
То, что для одного является лишь удовлетворением естественной потребности, для другого становится возможностью развить в себе выдающиеся способности. Если для одного плоть вызывает восхищение своей первозданной чистотой, то для другого главное ее очарование будет заключаться в тех картинах, которыми ее облекает его воспаленное воображение. Для тебя твои деяния окружены подземным мраком Тартара, тогда как для меня они вознесены на сияющие высоты Олимпа и насквозь пронизаны божественным присутствием. Плоть способна вызывать как ужас, так и восхищение — всё зависит от взгляда или от состояния души того, кто созерцает ее или заключает в объятия.
Эротические сны
В моих снах мне случалось принимать участие в волшебных играх, каких реальность никогда не предлагает. Я наслаждался удовольствиями, которые только во сне возможно пережить и не умереть — или не утратить полностью все представления о сдержанности.