— Ты не слыхала, что день грядущий мне готовит? — спросил он у Шурочки, которая всегда слыхала и знала все.
— Вычтут двадцать пять процентов по итогам полугодия, — ответила Шурочка. — И еще эти пацаны из «прожектора» сейчас на тебя «молнию» малюют. Пойди, погляди на антресолях.
Антресолями в цехе называли участок аргоно-дуговой сварки. Там комсомольцы отвоевали для себя закуток, отгородили его фанерой, поставили стол и стулья. В закутке обычно делали цеховую стенгазету и «молнии».
— Двадцать пять процентов — это четыре красненьких, не меньше. Ничего, переживем. А «молния» — чепуха, пусть потешатся.
Все-таки он не выдержал, полез на «антресоли», в закуток, где сейчас выпускалась «молния».
В закутке было двое: Соколов и Козлов. Они обернулись, когда отодвинулась фанерная дверь и Панчихин встал, обеими руками опершись о косяки; фанера начала потрескивать.
— Студия художественного слова здесь? — спросил Панчихин. — Можно полюбоваться? Так сказать, самому герою дня.
— Повесим — увидишь, — сказал Соколов.
— Да ну! — деланно удивился Панчихин. — Ты, товарищ редактор, уж сделай божескую милость, допусти, пожалуйста. А кто рисует-то, кто рисует! Уголовничек! Исправляемся понемножку?
Козлов так и застыл с «плакатным» пером в руке.
Как ему не хотелось идти и писать эту «молнию»! Но Соколов разозлился на него. В конце концов, сколько будем талдычить одно и то же? Или опять в кусты? Так вот, это мое тебе общественное поручение.
Козлов покорно поплелся за ним на «антресоли», и вот — Панчихин: «Уголовничек! Исправляемся понемножку?».
— Слушай, корифей, — резко вскочив, сказал Соколов. — Ты бы шел отсюда, а? И все шел бы, и шел, и шел…
— Значит, не уважили! — вздохнул Панчихин. — Зря. Вспомните еще, пацаны, это уж я честно говорю. Вспомните!
Он с грохотом задвинул дверь, и тогда Козлов осторожно положил перо, будто бы оно могло взорваться в его руке. Он был бледен; губы у него вздрагивали.
— Не могу, — сказал он. И пошел к двери.
Володька хотел было задержать его, но Козлов сказал сквозь стиснутые зубы: «Пусти», — и Володька посторонился. Он слышал, как шаги Козлова прогремели по узенькой железной лесенке, ведущей в цех. Что ж, пусть успокоится. А «молнию» придется дописывать самому: «…вот так в погоне за длинным рублем рабочий-сварщик…» — и, как говорится, далее по тексту.
Эту «молнию» просили, прежде чем вывешивать, показать в партийном бюро, и Соколов старался не «напахать», хотя, конечно, у Матвея почерк в тысячу раз лучше…
И надо будет рассказать дома, Коляничу, как Панчихин обозвал Козлова «уголовничком». Отец все-таки член парткома.
18.
Савдунин ушел в отпуск сразу же, как только вернулся Володька; за бригадира остался Шилов. Никто не удивился такому решению дяди Леши. Но едва Савдунин уехал, бригады словно бы не стало. Каждое утро мастер давал задания на подварку, и Шилов наконец не выдержал.
Когда он пришел в «киоск», к Клюеву, первое, что увидел, удивленно приподнятые брови Шурочки. Она встрепенулась, отодвинула какие-то бумаги и, положив локти на стол, замерла, будто вот-вот должно было начаться какое-то действо, и она боялась пропустить его с самого первого слова.
— Вы по какому вопросу? — недовольно спросил Клюев.
— Ну, для вас это, наверное, не секрет, — сказал Шилов. — Все по тому же. Сколько же можно ребят на подварку посылать?
— Посылаю не я, а мастер.
— Прячетесь вы за мастера, товарищ Клюев.
Начальник участка откинулся на спинку стула. Руки лежали на столе — и вдруг собрались в кулаки.
— Вам не кажется, что в разговоре со мной вы избрали не тот тон? У вас все?
— Да, все.
Вот тогда-то Клюев и сказал о Савдунине — о том, что тот еще не научил бригаду такому важному слову — «надо». Он говорил спокойно, и можно было только догадываться, какой ценой дается ему это спокойствие. Он — начальник участка, он на заводе два десятка лет, а вы, молодой человек, сколько?
— Иногда отношение к работе измеряется не годами, товарищ Клюев.
— Может быть скажете — чем же?
— Порядочностью, — сказал Шилов. — За полгода я успел убедиться, что она здесь не в большой чести. Вы поставили Панчихина на котел. Эта работа не требует сварки на плотность, ее и мы смогли бы сделать. Посмотрите протокол и расшифровку — сколько положено на всю работу? Панчихин будет мусолить ее неделю, а бригада сделает за смену. Так ведь?
— Ну-ка, ну-ка? — с деланной заинтересованностью сказал Клюев. — Очень интересно! Может быть, каждый из вас умеет варить «вертикалку»?