— Володенька, — хлюпнула в трубку мама. — Как ты себя чувствуешь?
— Нормально.
— Кончайте разговор, — вмешался чей-то голос. — Ваше время истекло.
На всякий случай, я сказал несколько раз «Алло, алло», но трубка молчала. Все. Поговорили, называется.
На заставе я зашел в канцелярию — доложить старшему лейтенанту. Он сказал:
— Поживите у нас денька два.
— Товарищ старший лейтенант, там же без меня…
— Вы, кажется, собираетесь спорить со мной?
— Нет.
— Ну, вот и хорошо.
«Денька два» — это значит, до самого Нового года. А я-то накупил ребятам конфет, полтора кило шоколадной смеси. Получат уже после Нового года. Жаль! И, конечно, не дело, что я буду болтаться эти два дня на заставе. «Некому тебя сопровождать, — объяснил мне Ложков. — А одного не пустят». — «А ваши аэросани?» Оказывается, у саней сломана лыжа. В первый же выезд водитель (совершенный лопух!) наскочил на ропак, и лыжа разлетелась, как стеклянная. Сейчас чинят. «А чего тебе? Отсыпайся, — сказал Ложков. — Солдат спит, служба идет, все законно». Я мог спать сколько угодно и не спал…
Значит, Зойка заходила к моим! Волновалась, что нет писем. Стало быть, она ждет мои письма, и раз волнуется… Голова у меня шла кругом. Я засел в Ленинской комнате и сочинил ей огромное письмище. «Почти все свободное время я думаю о тебе, — написал я. — И даже представлял себе, что если бы мы оказались здесь. Места у нас красивые… — (Дальше шло описание природы.) — А если один человек все время думает о другом, это что-то значит».
Я все намекал и намекал. Должна понять, не глупенькая. «Не волнуйся, если снова долго не будет писем. Служба у нас такая». И в самом конце приписал: «Получила ли послание Сашки Головни? Знаешь, у него действительно тяжелая жизненная история, пусть твои девчонки напишут ему. — Это была, конечно, хитрость. Мне не хотелось, чтоб ему писала сама Зойка. — Как понравились тебе мои родители?»
Мне было легко и спокойно. Зуб не болел. Ленинградский СКА выиграл у «Химика» — я смотрел матч по телевизору. Зойка волнуется из-за меня так, что даже отважилась прийти к моим. Все в жизни хорошо. Даже то, что два дня я отрабатываю свои три наряда вне очереди: расчищаю от снега дорожки, посыпаю их песком, таскаю мишени на стрельбище и устанавливаю их…
— Соколов, к начальнику заставы!..
Я бросил лопату и выжал стометровку с рекордным временем. Старший лейтенант ждал меня в коридоре заставы. Он был в лыжном костюме, и поэтому я не сразу узнал его.
— Вы готовы?
— Всегда готов, — ответил я.
Ивлев прищурился.
— Тогда надевайте лыжи и пошли.
— Разрешите только конфеты взять?
— Какие еще конфеты?
— Ребятам на Новый год купил…
— А-а, берите. Только скорее. И вот вам маскхалат.
Я взял у него белый сверток, не понимая, на кой черт мне этот маскхалат, но я уже был ученый и не спросил, на кой он мне…
Смеркалось, и я совсем перестал что-либо понимать. Почему нужно идти в темноте? Неужели начальнику заставы так уж хочется встретить Новый год с нами? У него же семья здесь. Я сам вылепил роскошную снежную бабу для его ребятишек.
…Мы идем быстро, и я не отстаю от старшего лейтенанта. Потом я замечаю, что мы идем вроде бы совсем не в ту сторону. Кончилась лыжня, старший лейтенант шагает по снежной целине. Мне легче идти за ним. Морозец не очень крепкий, градусов десять, но за начальником заставы вьется легкий пар. Конечно, топать по целине куда хуже, скоро от него дым повалит, а не пар, если идти вот так, все дальше и дальше — в замерзшее море…
Хорошо, что я ни о чем не спросил его. Все и так ясно. Мы дадим здоровенного кругаля, спрячемся за островом, потом наденем маскхалаты и будем «нарушать границу». Время старший лейтенант выбрал, конечно, самое подходящее — новогоднюю ночь. «А ведь молодчина! — подумал я. — Нет бы посидеть дома, как положено нормальным людям. А он шагает за добрых двадцать километров». Это я прикинул в уме. Но, может быть, и не двадцать, а двадцать с лишним, потому что к маленькому островку мы должны подойти тоже скрытно…
— Устал?
— Есть малость.
— Три минуты.
Мы стоим три минуты, переводя дыхание, и пар вьется над нами.
— Угостил бы конфеткой, что ли?
— Пожалуйста.
Конфеты у меня распиханы по карманам. Мы съедаем по одной и закусываем снегом.
— Пошли.
Только бы не подвели ребята. Я пытаюсь сообразить, кто будет сегодня на вышке и кто — на прожекторе, но это нелепо — гадать, из-за меня Сырцов перекроил график нарядов. Только бы смотрели лучше. Может, мне как-то удастся… Нет. Мне ничего не удастся. Старший лейтенант заметит, и тогда от рядового Владимира Соколова полетят пух и перья. Только бы они смотрели лучше! Я иду и думаю, что есть же на свете телепатия. Сам читал. Надо только сосредоточиться и все время передавать: «Смотрите лучше — мы идем. Смотрите лучше — мы идем». Я буду передавать Сырцову. Я представляю себе его лицо со здоровенной челюстью, смотрю в его глаза и медленно, в такт шагам, повторяю: «Смотрите… лучше… мы… идем…»