— Так же, как и вашего, — ответил я.
В бюро пропусков было пусто, только какой-то парень в немыслимых клешах и клетчатом пиджаке разговаривал по местному телефону. Когда я вошел, он отвернулся, будто так я не услышу, о чем он говорит.
Я быстро догадался, что он разговаривал с девушкой: «Ну, а когда же?.. Почему не сегодня?.. У тебя вечно дела…» Я ждал, ждал, а потом постучал согнутым пальцем в его спину:
— Эй, закругляйся!
— Подождешь… Это я не тебе… Так когда же точно? Ну, как хочешь…
— Не может она сегодня, — объяснил я парню. — Не приставай.
Он со злостью швырнул трубку на рычаг и вышел, не поглядев на меня. Я поднял трубку — она была горячая: должно быть, разговор был долгий.
— Шестьсот тридцать шесть. — Это номер нашего участка. — Мастера Соколова, пожалуйста.
— Слушаю.
— Николай Николаевич?
— Володька! — Колянич кричал в трубку, как оглашенный. — Володька, стой на месте — и никуда! Понял? Я сейчас…
Колянич налетел на меня, смял, и опять я был маленьким и слабым перед ним. Он спрашивал и не дожидался ответа: какими судьбами? Не заболел ли? Надолго ли?
— Ну, вот, — проворчал я, выкарабкиваясь из его рук, — не успел приехать, а ты уже спрашиваешь, надолго ли?
— Да покажись! — он отодвинул меня и посмотрел издали. — В глазах у тебя вроде бы что-то осмысленное появилось?
Начинается!
Он потащил меня к начальнику охраны. Может, разрешит без пропуска по старому знакомству?
Мы шли заводским двором, и все здесь было мне знакомо и дорого. И эти щиты с объявлениями (сегодня наши играют на первенство города с «Балтикой»), и маневровые дизельки, тянущие платформы с железом, и сирень, буйно цветущая в сквере.
Вдруг я остановился. Вплотную к старому скверу подошла стена нового корпуса. Я не мог забыть его. Просто его здесь раньше не было.
— А, — сказал Колянич, — это второй сборочный. Весной ребята поднялись крышу стеклить, а там, под балками, уже воробьиные гнезда.
Он рассказывал об этом, отворачиваясь. Уж я-то знал Колянича и тронул его за плечо:
— Ты чего?
— Боюсь, переведут меня туда. Есть две кандидатуры — я и Роберт Иванович Клюев. Не хочется из родного цеха уходить…
— Да уж, — согласился я. Все-таки два с лишним десятка лет он на одном месте. Но мне новый цех нравился. Еще не побывав там внутри, я будто видел, как там светло и просторно.
— Наверное, тебя оставят, — сказал я. — Клюев помоложе и к тому же старший мастер. Я бы перевел его, а не тебя.
— Вот и согласуй этот вопрос с кадровиками, — засмеялся Колянич.
Роберт Иванович Клюев был его давним приятелем. Помню, как он усаживал меня на колено и начинал показывать фокусы. Это было здорово!
Но потом он стал бывать у нас все реже и реже. Я спросил у Колянича, почему, он нахмурился и ответил, что мало времени…
— Кстати, — сказал я сейчас, — Роберт Иванович к вам ходит?
— Нет, давно не был, — ответил Колянич и, как тогда, много лет назад, нахмурился снова.
Ладно, не хочет говорить, не надо. Мне вовсе не до Роберта Ивановича. Вот он впереди, мой цех. Мы вошли — и у меня сладко и радостно защемило сердце.
Стояла на тумбе перевернутая чаша, из нее бил фонтанчик, тот самый… И, как тогда, три года назад, я прикоснулся губами к холодной воде, сразу вспомнив ее вкус. С этой удивительной воды для меня начался завод, и сейчас я как бы заново переживал встречу с ним. Я пил жадно, вода скатывалась но подбородку и брызгала на рубашку, на мундир, а я не мог оторваться. Все повторялось. И грохот листогибочной машины, когда-то так ошеломивший меня, и предупреждающий звонок крана, несущего огромную заготовку, и даже запах, кисловатый запах металла, — все повторилось и вернулось ко мне.
Я даже не очень огорчился, что моих ребят не оказалось на месте — они работают в вечернюю смену. Ничего, я еще приду сюда, а потом вся бригада нагрянет ко мне.
На нашем участке работали какие-то незнакомые парни. Колянич сказал — из ПТУ, очень грамотные ребята. Для меня же это была «салага». Наверное, второй разряд всего-навсего. Вон один такой варит шов — брызги летят. Ясное же дело — далеко держит дугу…
Зато еще издали я увидел квадратную фигуру своего бригадира и учителя — дяди Леши Савдунина. Все-таки опять повезло!
— Разрешите доложить, рядовой Соколов прибыл! — сказал я. Дядя Леша улыбнулся, и глаза у него стали щелочками. В нем все было квадратным, и только глаза круглыми, да и те превращались в такие вот щелочки, когда он улыбался.
Дядю Лешу Савдунина мы любили по-особенному. Быть может, потому, что каждому из нас он дал профессию; не ремесло, а тонкую профессию сварщика, и сделал это так по-доброму.