Непомнящий усмехнулся.
— Принципиальность! — сказал он. — Она, брат, знаешь, когда хороша? Когда у тебя должность повыше. Верно, Козлик?
— Я не знаю, — торопливо ответил Козлов. Казалось, он растерялся от того, что Непомнящий обратился к нему с этим вопросом.
— Ну, ты даешь! — сказал Соколов. — Ты еще дядю Лешу не знаешь. Он тихий-тихий, а скажет — как отрубит. Скала! Нам вылезать.
Они вывалились из автобуса, и Соколов кивнул на огромный девятиэтажных дом, похожий в темноте на корабль. Вдруг Козлов, порывшись в карманах, спросил:
— У тебя есть две копейки?
— Позвонишь от меня.
— Нет, я лучше из автомата.
Две копейки нашлись, и Козлов зашел в телефонную будку, плотно прикрыв за собой дверь. Соколов и Непомнящий стояли рядом. Боковое стекло будки было выбито, Козлов этого не заметил — он стоял, повернувшись к ребятам спиной, и прикрывал трубку ладонью. А они слышали все.
— Мама? — спросил Козлов. — Я задержусь. Нет, к одному из наших. Ну, из бригады… Нет, нет… Ну час, не больше. Да, сразу…
Из будки он вышел повеселевший и не заметил, что ребята поглядели на него странно: Соколов с легкой улыбкой, а Непомнящий с откровенной злостью.
Если Соколов подумал: «Вот сосунок, мальчишка», то Непомнящего просто взвесил этот звонок. Взрослый парень, а отчитывается перед матерью, как школьник-второклашка, оставленный учителем после уроков. И весь остаток дороги до девятиэтажного дома-корабля и потом, в лифте, Непомнящий молчал, а когда они вышли на площадку, сказал Соколову:
— Ты вынеси мне учебник.
— А пирог? — удивился Соколов.
— Спасибо. Я за книжкой ехал.
Соколов поглядел на него внимательно и, видимо, что-то сообразил. Во всяком случае, не стал уговаривать, Непомнящий знал, что еще минута — и он не сдержится, злые слова так и вертелись на языке. Он закурил, бросил спичку в лестничный пролет и прислонился к горячей батарее. Еще через несколько минут Соколов вынес ему учебник и все-таки спросил:
— Может быть, зайдешь на полчаса?
— Нет.
Непомнящий нажал кнопку лифта, дверцы раскрылись и замкнулись за ним. Соколов вернулся домой, в квартиру.
— Я сейчас! — крикнул он из коридора. — Только чайник поставлю.
Матвей сидел в комнате, и первое, что заметил Володька, это его напряженную позу, как будто робкий человек пришел на прием к большому начальнику и робеет до невероятности. Потом Володька увидел, что Козлов — в одних носках. Значит, снял ботинки в прихожей, чтоб не наследить. Пришлось отдать ему свои тапочки и надеть отцовские.
— Мои старики придут поздно, — говорил Соколов, открывая форточку и включая телевизор. — Так что ждать их не будем. Сейчас соображу чайку… А у бати есть заветная бутылка — можно по рюмочке.
— Нет, нет, — снова испуганно сказал Козлов. — Я не буду.
Володьку удивило это постоянное состояние напряженности и испуга. И еще этот звонок матери.
— Ладно, не будешь так не будешь. Что там по телевизору? Передача для работников сельского хозяйства — это не для нас, пока можно выключить. Партию в шахматы?
— Я плохо играю, — сказал Козлов. Он уже немного освоился и оглядывал комнату, увидел большую фотографию Володьки Соколова на стене, встал и подошел ближе. Володька был снят возле развернутого знамени — лицо торжественное и немного растерянное. — Это ты?
— Я. Перед самой демобилизацией. А ты что, на завод тоже после армии пришел?
— Нет.
— Но срочную-то отслужил?
— Нет.
Козлов отвечал, глядя в сторону. Володька не понимал:
— Как так? Тебе же лет двадцать с лишним, наверное?
— Я сидел, — нехотя объяснил Козлов.
Володька присвистнул. Наверное, этого не надо было делать. И уж, во всяком случае, не надо было тут же интересоваться — за что? Но у Соколова всегда было так: он сначала говорил, потому думал. Еще там, в армии, в погранвойсках ребята подшучивали над ним: «У тебя голова замедленного действия».
Он спросил: «За что?» — и, спохватившись, махнул рукой.
— Впрочем, какое это имеет значение. Пойдем пить чай.
Теперь он трещал без умолку, чтобы хоть как-то сгладить свою бестактность. Рассказывал о службе, об островке, или, по-военному, точке, на которой он пробыл полтора года. И про штормы рассказал, это только так считается, что Балтика вроде бы не очень серьезное море. А налетит штормяга — голову не поднять.