Иное дело — Панчихин. Семья, двое детей, а сам — ухарь, чуть ли не со всем заводом на «ты», о таких обычно говорят — свой в доску. С людьми он сходился легко, даже, пожалуй, бездумно. «Эй, друг, есть закурить?» — и еще на одного друга больше. Савдунин относился к нему настороженно. Ему не нравилась манера Панчихина блистать своей улыбкой, хлопать людей по плечу, почти сразу переходить на «ты», балагурить. Такая открытость Савдунину казалась развязностью, и он, человек совсем иного склада характера, сторонился Панчихина. Теперь же у него появились для этого другие основания.
Очень быстро Панчихин подружился с Лосевым. В каждый обеденный перерыв они присаживались на пару к небольшому столику под лестницей и резались в «козла». Как-то, проходя мимо, Савдунин услышал заливистый смех Панчихина и слова, обращенные, надо полагать, к проигравшей паре:
— Сегодня же и поставите нам. И не садитесь больше — у нас с Жоркой будете только рыбу считать!
— Лосев! — позвал Савдунин. Тот нехотя поднялся из-за стола и подошел к бригадиру. Савдунин кивнул: «Идем», — и пошел впереди, вразвалку, мучительно соображая, что же ему сказать.
— Перерыв еще не кончился, бригадир, — недовольно проворчал Лосев.
Но Савдунин не ответил, не обернулся, будто вовсе не расслышал. Полдела он сделал — отвел Лосева от стола, от Панчихина. Да разве отвел? Все равно после смены они выйдут с завода вместе…
После перерыва бригада должна была сваривать листы. Работа предстояла нехитрая, листы уже подали на участок, и Савдунин, показав на них Лосеву, сказал:
— Вот. Как будешь делать?
— Ты что же, экзамен мне устраиваешь?
Ничего другого Савдунин придумать не мог. Конечно, глупо. И возиться с тридцатилетним мужиком тоже глупо.
Лосев зло пихнул ногой в один лист и, кажется, понял, в чем дело.
— Работа ерундовая. А ты за мной нянькой-то не ходи, бригадир. Мне с тобой восемь часов по закону отмерено, остальное время — мое личное.
И, повернувшись, пошел обратно, к Панчихину.
Все-таки Савдунин подошел к нему снова, уже после перерыва, и сразу постучал Лосева по спине, останавливая его: в цехе было шумно, иначе Лосев не услышал бы.
— Ну, чего? — крикнул Лосев. — Опять что не так?
— Не так, — сказал Савдунин. У него было страдальческое лицо. Он смотрел на сварочную плиту, как смотрят на стол с покойником. Даже головой покачал.
Лосев варил от края к краю. Шов был ровный, не придерешься, и из металлического «стаканчика», приделанного тут же, возле плиты, торчали электроды, записанные в технологии.
— Покорежит, — сказал Савдунин. — Ты же знаешь…
— В технологии не сказано, как варить.
— А ты сам…
Савдунин постучал пальцем по своей бритой голове. Конечно, листы придется править, опять качество будет ниже, и опять на экране всей бригаде будет поставлен «синяк».
— Брось ты, бригадир! — крикнул Лосев. — Что тебе, больше других нужно, что ли?
— Нужно, — кивнул Савдунин. — Давай.
Он не уходил. Лосев не принимался за работу. Потом вдруг вырубил ток, бросил на бетонный пол рукавицы, сорвал с головы щиток. Если так, то к чертовой матери. Работа везде найдется. И не заметил, как рядом оказался Соколов, а в цехе стало тихо — просто остановился кран, на зачистке перестал стучать перфоратор, — и уже можно не кричать, разговаривать нормально. Но Лосев продолжал кричать.
— Ну, разошелся! — сказал Соколов.
— А, и ты здесь? — зло поглядел на него Лосев. — Как в цирке: дрессировщик (он кивнул на Савдунина), дикий зверь (он ткнул пальцем в себя) и верный дог на подмогу (это относилось к Соколову). У Филатова видел, Чуть зверь не туда — дог его за ляжки, за ляжки…
Соколов еще ничего не понимал. Савдунин глядел мимо Лосева, и Володька, проследив за его взглядом, увидел и плиту, и листы на ней, и сразу все стало ясно. Ну, положим, работу примут. А потом что?
Странно: у людей существует правило — если где-то что-то случилось, беги и смотри. Почти мгновенно побросали работу в соседних бригадах, и возле плиты стояло уже человек двадцать.
— А, опять варила!
— Чего он там?
— Да ничего особенного.
— Он еще не волшебник, он только учится.