Но третьего удара не последовало. Ворвался солдат и успел двинуть хозяина прикладом по затылку.
Обратно Шилов ехал на телеге. Тут же лежала завернутая в одеяло избитая женщина и корчился, хрипел, ругался по-литовски связанный хозяин хутора. Рука у Шилова болела так, что временами он терял сознание.
Он не помнил уже, как его привезли в волостной центр. Как накладывали швы. Очнулся — палата, парень с перевязанной головой на соседней койке.
— Где я?
— Да больница здешняя, — охотно объяснил парень. — Ничего, жить можно. Меня вот в черепушку бандиты грохнули. А вас, говорят, зарубить хотели? Уже приходил следователь, справлялся про вас.
— Женщина еще была… — хрипло сказал он.
— Видел я ее, в женском отделении лежит. Избита — страшное дело! Да вы поспите, поспите, товарищ капитан, сон все лечит…
Фамилию хозяина хутора капитан узнал от следователя — Скирмантас. Его привлекли к уголовной ответственности за зверское избиение жены и покушение на офицера Советской Армии.
Тот же следователь познакомил капитана с Дануте. Это было необходимо для следствия.
Отец не понимал, о чем следователь говорил с женщиной и почему вдруг она, заплакав, схватила его, Шилова, руку и, быстро нагнувшись, поцеловала ее.
— Ну, вот еще! — сказал Шилов. — Этого только недоставало. До чего же замордовали, оказывается, человека. Вы переведите ей, что у нас так не полагается.
Он сидел, красный от смущения.
Следователь перевел, и женщина поглядела на Шилова. Он словно бы впервые увидел ее глаза — серые, светящиеся изнутри.
Ну, а все остальное, обычно говаривал отец, оказалось делом времени и техники. И брал эти фотографии, в который раз мысленно возвращаясь к далеким и радостным временам.
Мать до сих пор так и не научилась правильно говорить по-русски. У нее был сильный литовский акцент, и поэтому она говорила медленно, как всегда говорят люди не на своем родном языке. С отцом они условились называть детей поочередно русскими и литовскими именами; вот так в семье оказались Дмитрий и Анеля, Нина и Пранас, Коля и Дануте-младшая.
Дмитрий знал и историю их любви, и то, чем отец был для матери все эти двадцать пять лет. После смерти отца она постарела враз. Светлые волосы стали пепельными. Она часами сидела у окна, и Дмитрий знал, почему — обычно она, с утра занятая хозяйством, присаживалась сюда около шести — в то время, когда отец возвращался с работы. Она привыкла видеть каждый день, как отец выходил из автобуса, поднимал голову и махал рукой…
О том, что теперь надо оставить институт, Шилов подумал не сразу, Анеля заявила, что по вечерам ее не будет дома.
— Ты хочешь заниматься не дома? — медленно, по обыкновению подбирая слова, спросила мать.
Анеля тряхнула своей рыжей гривой и сказала, что она нанялась на работу. Будет разносить вечернюю почту. И не надо никаких споров на эту тему.
Шилов неловко обнял сестру и ткнулся в ее щеку.
— Все правильно, сестренка, — сказал он. — Никаких споров. И я все-таки, хоть и не очень выдающийся, но сварщик. Так что проживем.
Сварке он научился в подшефном колхозе. Собственно, теорию-то он знал, как говорится, назубок, остальное же, выражаясь словами отца, было делом техники. В колхоз он впервые попал после первого курса, но тогда студенты копали картошку. Год спустя он укатил в «Путь Октября» уже на все каникулы. Ему нужно было заработать. Он приехал, и ему сказали: «Можешь варить? У нас некому. А в мастерских техника стоит, уборочная на носу…»
Конечно, заводское оборудование с тем, что было в колхозной мастерской, не сравнить. К тому же до всего приходилось докапываться самому. Почему, например, вдруг начинает барахлить генератор? Оказывается, загрязнен коллектор. Сильно греются подшипники — поди, догадайся сразу, что очень густое масло. Или искрят щетки, нагар на всех пластинках коллектора — опять часы, пока определишь, что щетку заело в держателе, и так далее. Это только сварочный агрегат, а есть еще однопостовый трансформатор и еще куча всякой другой техники, которую приходилось буквально перебирать до малой малости своими руками.
Работа у Шилова была такая: утром, с петухами, в ремонтную, ночью домой. Собственно, дома не было. Он спал на сеновале, и это оказалось счастьем — провалиться в пряно пахнущую мякоть и сразу, мгновенно, уснуть…
Тех денег, которые Шилов заработал в колхозе, хватило и ему на костюм, и на зимние пальто малышам. Слишком уж быстро они росли, малыши. А нужно было еще купить кучу всяких вещей, и Дмитрий обрадовался, увидев объявление: «Требуются ученики сварщиков… Работа ночная». Его устраивала ночная работа. Тем более что учеником он рассчитывал быть недолго. Уже через месяц он получил третий разряд.