— Я сама выкупаю детей, — сказала мать. — Ты иди отдыхать. Придет Анеля — будет пирог.
Но когда раздался звонок и Дмитрий открыл дверь, на лестничной площадке стояла не Анеля. Эту женщину он видел всего один раз, на похоронах отца, и она почему-то запомнилась. А позади нее — Шилов даже растерялся от неожиданности — Савдунин.
— Можно к вам? — спросила женщина.
Он пропустил ее в коридор и отступил еще дальше, потому что в узком коридоре сразу стало тесно, едва порог переступил Савдунин.
— Мы на одну минутку, — сказала женщина. — Ваша мама дома?
Ребята толклись в дверях: кто там? С кем это обнимается мама? Только тут Дмитрий сообразил: ну, конечно же, это жена Савдунина, она работала с отцом — мир тесен, это старая истина.
— Попрошу вас раздеться, — сказала мать. — Очень попрошу.
— Нет, мы… Вот здесь костюмчик для Пранаса. — Она взяла из рук Савдунина сверток и протянула матери. — Пожалуйста, возьмите. Это… Это от всех нас.
Все-таки мать уговорила их раздеться и пройти в комнату. Савдунин чувствовал себя неловко, то и дело потирал голову, а малышня уставилась на него в сущем изумлении. Вот это да, вот это дядя!
— Вы на диван садитесь, — пригласила его Данутька. — А почему вы такой? — не выдержала она.
— Каши много ем, — вздохнул Савдунин.
— Каждый день?
— Три раза.
Он разглядывал их своими синими, добрыми глазками и вдруг, неуклюже повернувшись к Шилову, спросил:
— Бригада, а?
— Еще какая! — ответил Дмитрий. — Почище нашей.
— Сегодня вы… здорово… — сказал Савдунин. — А наша ничего… Совсем неплохая может быть бригада…
Женщины разговаривали на кухне. Малышня пошла смотреть «мульти-пульти». Пранас, в щитках и гетрах, в кепке и старых перчатках, ловил воображаемые мячи, бесстрашно валясь на пол.
— Вы извините, что я тоже пришел, — сказал Савдунин. — Тут дело такое… Посоветоваться надо. — Он долго молчал, и Дмитрию казалось, что он слышит, как в голове Савдунина тяжело ворочаются жернова-мысли.
— Я думаю, каждому человеку что-то свое надо.
— Да, — ответил Шилов. Он еще не понимал, куда клонится этот странный разговор.
— Нет, не то… — Савдунин опять долго молчал. — Конечно, каждому свое, но что-то и всем вместе. А вот что?
Дмитрий понял. Савдунин говорил о бригаде. Вернее, хотел сказать, но так уж у него все коряво получилось. Выходит, он пришел за советом? «А что я могу посоветовать? — подумал Шилов. — Ему-то…»
— Наверное, честность нужна, — сказал он. — Когда вы отказались те кольца варить — помните, с большими зазорами? — Лосев не понял, а Козлов промолчал.
— Одной честности мало, — вздохнул Савдунин.
— А что же вы предлагаете? В кино вместе ходить, в театры? А Лосев, поди, считает, что лучше всего сближает людей выпивка.
— Он не прав, — сказал Савдунин. — Там все друзья, пока деньги есть. Я видел таких. А Непомнящий — из детдома. Безотцовщина. Козлов три года отсидел…
Ничего этого Дмитрий не знал. Он глядел на Савдунина и думал, какой все-таки это хороший человек, если живет таким беспокойством. Чем-то он напомнил сейчас отца, хотя тот был разговорчив и подвижен, и вечно куда-то спешил: кому-то никак не устроить ребенка в детсад, кому-то нужна путевка в санаторий, за кого-то надо хлопотать по поводу жилья.
…Уже поздно вечером, когда Савдунины ушли, ребята уснули, он мыл на кухне посуду и вдруг подумал, что в общем-то до сих пор жил совсем не так, как положено жить. Не так, как отец, не так, как Савдунин, — а только для себя, для семьи.
Когда мать вошла и взяла полотенце — перетереть тарелки, она увидела, что Дмитрий улыбается. Это было неожиданностью. Она давно не видела, чтобы сын улыбался.
— Ты помнишь, как называли отца на работе? — спросил Шилов.
— Профсоюзный бог, — трудно выговаривая первое слово, сказала мать. — Его очень любили, и добро всегда возвращается добром. Почему ты вспомнил об этом?
— Так, — ответил Дмитрий. — Я сейчас вообще много вспоминаю.
6.
В каждом цехе обычно все знают обо всех. Здесь ничего не скроешь, рано или поздно истина выйдет наружу — и вовсе не потому, что кое-где находятся охочие до сплетен соглядатаи (их не уважают, к ним не прислушиваются), а просто так уж всегда бывает в каждом коллективе, большом или малом. Люди проводят на работе треть жизни; невольно домашние дела переплетаются со служебными, в цехе говорят о доме, дома о цехе. К тому же, люди связаны между собой не только работой, но и домами; здесь, на «Коммунисте», эта связь была еще тесней, потому что заводу принадлежали несколько домов, «двойка», «тройка», «четверка» и последний — «свечка», где жили только свои, заводские.