— И стали продавщицей назло маме?
— Почти, — засмеялась Катя и тут же оборвала смех. — Вы знаете, что самое трудное в жизни? Это жить и думать. Я удивляюсь, когда вижу людей, которые живут и не думают. У нас в школе были разные ребята и девчонки. Были, которые не думали. Все просто — окончим школу, а там в институт, даже наплевать в какой, лишь бы в институт. А я уже давно думала: неужели обычную работу должны делать одни неудачники? Ну, которые не прошли по конкурсу или без всяких способностей вообще… Ведь кто-то должен делать обычную работу, верно? Девчонки меня подняли на смех, когда я сказала, что пойду работать в универмаг и учиться на вечернем отделении института советской торговли. Целый год меня так и дразнили — «продавщица». Но мне это нравится, я знаю, что делаю нужное людям. Вот и все.
Это «вот и все» означало: я рассказала тебе все о себе, теперь твоя очередь. Катя села у своего стола поудобней, ожидая, когда же заговорит ее гость, но Непомнящий молчал, курил и глядел в пол.
— Слушайте, Катя, — сказал он наконец. — Зачем вы меня притащили сюда?
— Ну, а зачем вы ждали меня там, на скамейке?
— Вы всегда отвечаете так — вопросом на вопрос?
— Не всегда. Но ведь факт? Ждали?
— Ждал…
— Потому что вам хотелось меня увидеть, — перебила его Катя. — Потому что вам некуда было сегодня деваться. Потому что у вас на душе кошки скребут. Верно? Ну, вот поэтому и притащила.
Все это было сказано так просто и спокойно, что Сергей растерялся. Опять его обескуражила откровенность девушки. Да, конечно, ему хотелось увидеть Катю, и некуда было деваться, и кошки на душе — все верно! Как здорово она понимает это, а он-то считал ее девчонкой, пигалицей, которая хочет казаться взрослее.
— Спасибо, — пробормотал он.
— Да бросьте вы, — махнула рукой Катя. — Сейчас сварятся макароны, будем ужинать. Вы кого из поэтов любите?
— Больно уж они у вас рядом оказались, — усмехнулся Непомнящий. — Поэты с макаронами. Вообще-то я специально не увлекался. Светлова люблю.
— Я тоже люблю Светлова, — сказала Катя. — Он всегда какой-то неожиданный. И еще очень доверчивый.
«За это она его и любит», — подумал Непомнящий. Его смущение прошло, и только тогда он сообразил, что весь разговор о любимых поэтах был заведен нарочно, чтобы он смог преодолеть смущение. Он поглядел на Катю с благодарностью и снова удивился, как это у нее здорово получается.
И вдруг ему захотелось вскочить, подойти к этой девушке, положить руки на ее плечи, сказать, что никогда в жизни — ни разу, ни единого за все двадцать пять лет, он не встречал такого человека, такую девушку, и сдержался лишь потому, что это могло испугать Катю.
— А вы сами писали стихи? — спросила Катя.
— Ну, что вы, — отмахнулся Сергей. — Я об этом деле понятия не имею. Просто сварщик… Так сказать, обыкновенный человек. Как вы говорите — кто-то должен…
— Обыкновенных людей нет, Сережа. У каждого что-то особенное. Разве не так?
— Нет, не так. В вузе я не учусь и даже не собираюсь — не потяну. Я рабочий, им и останусь. Ну, с годами, с опытом, получу шестой разряд — дальше некуда. У нас один парень на виолончели играет. Я и этого не могу.
— Но ведь…
— Нет, — перебил ее Сергей, — никакого хобби. Кино люблю, книжки люблю — больше про шпионов, уж извините… Вот еще лес люблю, особенно грибы собирать. Даже мечтал когда-то лесником заделаться. Но это так, романтика.
Сейчас он раскрывался сам, торопливо и беспощадно, будто боясь, что сможет приврать что-нибудь про себя. Он понимал, что Катя жила и живет другой, более богатой, что ли, жизнью, чем он, — хотя бы эти книги на полках… Пожалуй, он даже привирал сейчас, но не в свою пользу. Зачем рассказывать, как на утренней зорьке замирает сердце — утки летят, а он не стреляет, стоит и смотрит вслед промелькнувшей стайке. Ружье было — продал. И из общества охотников вышел. Просто перестал платить взносы.
Или об ощущении от хорошо сделанной работы, совсем привычной и все-таки каждый раз новой? Катя просто не поймет, если рассказать. Да и какой из него рассказчик? Ладно, умолчим…
Нет, самый что ни на есть обыкновенный. Ему даже нравилось говорить так. Ни званий, ни степеней, ни наград. В анкете сплошные «не»: не участвовал, не имею, не владею, не избирался. Маловато для двадцати пяти? Конечно, маловато. И даже в общественной жизни не участвует, хотя и комсомолец.