— Да, — сказал он, прикрывая рот и трубку ладонью. — Я слушаю.
— Это ты? Володя, ты?
— Я.
Ему все еще казалось, что это Сашка Головня, но больно уж хорошо было слышно, будто звонили из соседней квартиры. И до него дошло, наконец, что это не Сашка, а Матвей Козлов — господи, что там случилось?
— Что случилось?
— Я очень тебя прошу, — сказал Козлов. — Очень, понимаешь… Мать заболела и в больницу ни за что не хочет… С кем, говорит, ты останешься…
— Я сейчас приеду, — сказал Соколов. — Валяй свой адрес. Такси схвачу и приеду.
Мать вышла в коридор, кутаясь в халат и щуря на свету глаза. Кто звонил? Какой друг в два часа ночи?
— Долго объяснять, мама. Возможно, я его привезу сюда.
Она пожала плечами. Она уже привыкла к тому, что сюда вечно кто-то приходил, кто-то ночевал, приезжали в гости друзья Володьки — пограничники. После демобилизации он вернулся сразу с пятерыми, и все пятеро жили здесь, знакомились с Ленинградом. Кого еще он притащит сегодня?
Володька торопливо одевался. Все правильно:
— Будь добра, приготовь чистое постельное белье. Спать он — ну, мой друг — будет на моем диване, а я на раскладушке. Чао!
Автобус с крестом на боку стоял внизу; уже на лестнице остро запахло лекарствами. Володька бежал, перепрыгивая ступеньки. Двери открыты. В коридоре соседи — все в халатиках или пижамах, видимо их разбудила «скорая».
Матвей выглянул из комнаты и сказал:
— Мама, он приехал.
Соколов вошел в комнату и сразу увидел мать Козлова. Она лежала на носилках, а врачи и санитары высились над ней.
— Володя? — тихо спросила она. Соколов опустился перед ней на корточки и торопливо положил свою руку на ее. — Я не могла уехать… не повидав вас… — Теперь он видел бледное лицо с капельками пота на лбу и посиневшие губы. Женщина улыбалась, и он только догадывался, как ей трудно улыбаться. — Он говорил о вас столько хорошего… Вы извините… Я, конечно, поправлюсь… А вы на это время…
— Ну, конечно, о чем разговор, — так же торопливо сказал Соколов. — Я и со своими все согласовал. Вы только ни о чем не волнуйтесь.
— Как не волноваться? — устало ответила она.
— Ну, теперь-то поедете? — спросил врач.
— Да, — ответила она, закрывая глаза. — Теперь можно…
Когда ее увезли и оба вернулись домой, Козлов уперся лбом о косяк: его трясло. Володька легонько стукнул его ладонью: перестань. Он уже знал, что у его матери — инфаркт. Конечно, столько волнений, столько горя — вот сердце держалось-держалось и не выдержало…
— С инфарктами живут до ста лет, — сказал Володька. — Собирай манатки и двинули ко мне. — Козлов оторвался от косяка. Лицо у него было распухшее от слез, глаза совсем заплыли. И все-таки Соколов уловил в них удивление. — Ты что ж, думаешь, я перед твоей матерью трепался, что ли? Собирай, собирай чемоданчик. Тебе уже на диване постелено. Будешь жить у меня — ясно?
Это было сказано так, что протестовать Матвей уже не стал. Он складывал в сумку вещи — тренировочный костюм, тапочки, электробритву, полотенца, а Соколов стоял рядом и только смотрел, чтоб Козлов не положил туда ничего лишнего.
— Консервы есть, — сказал Козлов. — Может, возьмем?
— Консервы? Ну, консервы возьмем. Чтоб не испортились.
Сейчас самому себе он казался очень взрослым, а Матвей — ребенком, за которым нужен глаз да глаз. И таким — очень взрослым — Соколов нравился себе, и нравилось, что он может прикрикнуть на Козлова, не встречая сопротивления, и что его удалось успокоить.
13.
Теперь каждый вечер после смены Козлов ездил в больницу, и это всегда был тревожный путь. Хотя врачи и утверждали, что у матери «самый обыкновенный инфаркт» и что «через десяток дней начнем поднимать», на душе у Козлова было муторно. Конечно, он понимал, что в этой болезни больше всего виноват он сам, и сознание вины было мучительным. Он старался писать спокойные записки, но ничего не получалось. Козлов словно бы срывался, каждая записка была похожа на крик — тогда он рвал ее и торопливо писал другую, похожую на вчерашнюю и позавчерашнюю.
«Все хорошо. Живу у Володи. Его родители очень хорошие люди. Вчера вместе ходили в филармонию (до этого он писал «в театр, в кино…»). Не беспокойся за меня…».
Но его не спасали ни эти походы в кино или театр, ни вечерние сидения у телевизора, ни даже те спокойствие и доброжелательность, которые царили в доме Соколовых. Козлов думал, что Володька рассказал им о нем все — и ошибался. Никто ничего не знал. Просто заболела мать и не хочет, чтоб парень остался один.