15.
«Здравствуй, Володя!
Извини, что письмо будет коротким, потому что я хочу сообщить тебе лишь одну новость. Вернее, это даже не письмо, а приглашение. Мы, я и Саша, приглашаем тебя на нашу свадьбу и думаем, что ты приедешь обязательно. Ведь если б не ты, у нас бы не было такого счастья.
Я давно уже хотела написать тебе обо всем, да откладывала. Помнишь, мы шли с тобой по Московскому проспекту, и я сказала, что выйду замуж лишь тогда, когда почувствую, что без этого человека не могу жить? Таким человеком оказался Саша. Я знаю, что здесь нет ошибки.
Знаю, что тебе, может быть, немножко больно, но ведь мы с самого начала договорились, что всегда будем хорошими друзьями, верно? И, если ты по-прежнему наш самый большой друг, то обязательно приедешь. Мы не представляем, как наша свадьба может быть без тебя.
Обещал приехать Сырцов. Эрих не может — у него в разгаре путина. Лене послали приглашение, но ответа пока нет. А от тебя мы ответа даже не будем ждать — ждем только тебя самого.
Летний отпуск полагался только двоим — Савдунину и Соколову. Володька попросил, чтобы бригадир отпустил его раньше: женится друг, надо ехать…
Козлов оставался жить у Соколовых. Поначалу он хотел уехать к себе: «Без тебя как-то неловко». Пришлось «подключить» Колянича, и тот сказал, что никуда Козлова не отпустит. «Понял? Вот и выполняй».
Надо было подумать о подарках. Володька помчался на Невский, обошел Гостиный двор и «Пассаж», купил Зое духи (на бо́льшее обычной мужской фантазии не хватает), а Сашке — резной деревянный бочонок для вина. И, выйдя из «Пассажа», решил сфотографироваться: пусть у них будет его портрет, пусть смотрят и думают — если б не он… А что? Разве не так на самом деле?
Фотоателье было неподалеку. С неудобным бочонком под мышкой Володька вошел в маленькую приемную. Пожилая женщина за столом даже не подняла глаз: она раскладывала снимки по конвертам, и когда Володька сказал, что хотел бы заказать большой портрет, коротко ответила:
— Двадцать один на пятнадцать, больше не делаем.
— Ладно, пусть. Но мне надо срочно.
— Срок — месяц.
— Послезавтра, — сказал Володька.
Тогда она подняла глаза и поглядела на него так, будто перед ней стоял беглец из сумасшедшего дома.
— Здесь художественное ателье, а не живопырка,- — сказала она.
— Я могу поговорить с фотографом?
— С мастером, молодой человек, — ответила она. — У нас работают не фотографы, а мастера. Пожалуйста, говорите, сколько хотите, но срок у нас все равно — месяц. — И громко позвала: — Константин Сергеевич, с вами хотят поговорить.
Темная штора отодвинулась, и появился мастер. Володька глядел на него, еще не веря, что такие чудеса возможны. Это был Костька — и в то же время не Костька. У мастера были длинные волосы и тонкие усики над губой, и всем своим видом мастер выражал недовольство тем, что его побеспокоили и оторвали от дел.
— Слушаю вас, — сказал Короткевич, и вдруг его лицо начало расплываться. — Это ты?
— Да, вроде бы, — фыркнул Володька. — А я и не знал, что ты здесь работаешь.
Костька уже тащил его за рукав: заходи, заходи….
Володька оказался в комнате, где был натянут экран, на треноге стоял огромный старомодный фотоаппарат (на аппарате — черная накидка, совсем середина прошлого века!), вокруг — погашенные осветительные приборы; тут же были мягкие кресла, игрушки — медведи и верблюды, куклы и лошадки (снимать детей, — догадался Володька).
Костькину суетливость он принял за радость, и она его тронула. Вот-таки не виделись два года, что ни говори, с того дня, как больного Костьку увезли на аэросанях.
Странно: все это время Володьке не хотелось встретиться с Короткевичем, а сейчас он даже обрадовался случайной встрече. Значит, Костька — мастер, и мечты о юридическом факультете университета по боку? Так сказать, пошел по стопам отца?
— Да, — согласился Костька, — пришлось. Я и не очень жалею. Чистое дело, и в этом смысле тоже… — Он потер большой об указательный палец. — А ты как?
— Я по-прежнему рабочий класс, — сказал Володька.
— Вы тогда ответили на мое письмо и замолчали, — словно не расслышав, сказал Короткевич.
— Так уж получилось, — сказал Володька.