Пожалуй, в другое время он вдосталь посмеялся бы над тем, как выглядел Бабкин. Лицо у него сделалось отрешенным — иначе это выражение нельзя было назвать. Играя, он дергал головой, плечами, точь-в-точь так, как это делал один знаменитый музыкант.
«Во даст!» — сказал кто-то сзади. Непомнящий словно бы очнулся, когда в зале раздался смех. На сцену выбежала Шурочка с букетом цветов, и опять-таки это было «как на самом деле»: Бабкин, ловко изогнувшись, поцеловал Шурочке руку и шаркнул ногой, а Шурочка покраснела и сделала книксен. «Во дает!» — снова восторженно сказали сзади. Катя засмеялась.
Непомнящий опять ничего не видел и не слышал. «Я должен сказать. Сегодня же. А там пусть будет все, что угодно. Прогонит, засмеет, назовет дураком — все равно…»
Праздник жил в нем, и его не могли отравить даже эти мысли о том, что будет через час, после концерта! Он скажет ей все там, на улице, по дороге домой. Это удобнее всего. Он уже знал, что скажет.
Тишина, которая встретила их потом, на набережной, была удивительной. Хотя он предвидел ее заранее. Ощущал и этот ветерок с залива, который ударил им в лицо, едва они вышли к Неве.
Приготовленные заранее слова куда-то ушли, новые казались неуклюжими. Девушка, которая опиралась на его руку, была весела и, разговаривая, поднимала к нему лицо, так забавно сморщенное от ветра. Но она ничем не хотела ему помочь. Сергей слова не мог выдавить из себя. Все слова он потерял, когда с последней решимостью нащупал холодные Катины пальцы и сказал:
— Ты замерзла. Давай сядем в автобус.
Возле ее дома Сергей остановился.
— Ты не зайдешь?
— Уже поздно, Катя.
— Спасибо, — сказала она, приподнялась, быстро поцеловала его и, также быстро повернувшись, исчезла в дверях.
Сергей вынул пачку сигарет, там оставалось две или три штуки. Сунул одну в рот, начал хлопать по карманам — спичек не было. Пустой коробок он выкинул еще там, в Доме культуры, а купить спички в буфете забыл.
— Пожалуйста, молодой человек.
Он обернулся и отпрянул — огонек зажигалки оказался возле лица. Непомнящий прикурил и перевел взгляд с огонька на лицо человека, поднесшего зажигалку.
— Здравствуйте, Константин Гаврилович! — пробормотал он.
— Вы никуда не спешите, Сережа? — спросил тот и, не дожидаясь ответа, предложил: — Пройдемся немного. Я последнее время очень редко гуляю.
Такого, конечно, Сергей никак не мог предполагать, думая, каким будет сегодняшний вечер. Они шли молча, той же дорогой, по которой только что Непомнящий шел с Катей от автобуса.
— Знаете что, Сережа, — сказал Константин Гаврилович, — мне в жизни очень повезло и в то же время очень не повезло. Я возвращаю людей в этот мир, к счастью, к радостям, а изначально имею дело с большим человеческим горем. С болезнями, страданиями, страхом родных. Но сегодня, несколько минут назад, я увидел счастливую дочку и… — Теперь уже он подбирал слова, — и подумал вот о чем: только бы она не ошиблась. Вы должны меня понять. У меня одна дочка.
— Я очень люблю Катю, Константин Гаврилович, — сказал Сергей, и сам удивился тому, как спокойно, как просто у него это сказалось.
Тот кивнул. Конечно, он и не ждал другого ответа. Быть может, его только чуть смутило спокойствие, с которым эти слова были произнесены. Впрочем, что ж — парень видно убежден в прочности своей любви, вот и все.
— Вы уже сказали об этом… ей?
— Нет.
И опять Константин Гаврилович кивнул, на этот раз с удивлением поглядев на Непомнящего. Вот как? Забавно! Стало быть, он признается мне первому? И опять они долго шли молча.
— Катя очень добра, Сережа, — наконец сказал Константин Гаврилович. — Я иногда думаю — что это? Признак ее будущего счастья или источник будущих страданий?
— От доброты, по-моему, еще никто никогда не страдал, — сказал Непомнящий, но Константин Гаврилович мягко перебил его:
— Это вам только кажется. Просто потому, что вы с детства…
— Меня вырастили добрые люди, — резко сказал Сергей.
Казалось, Константин Гаврилович не заметил этой резкости.
— Я плохо знаю вас, Сережа, и совсем уж не знаю, как вы примете ее доброту. Вы — человек взрослый, вы старше ее. Возможно, у вас уже были… знакомые женщины, но дело не в этом… У вас есть курево? Последняя?
— Берите.
— Спасибо. — Он закурил. — Дело в том, что всякая доброта нуждается только в ответной доброте. И любовь тоже. Знаете, как говорил Стендаль? «Любовь — единственная страсть, которая оплачивается той же монетой, какую сама чеканит».
Непомнящий кивнул: