Поток зелёного удовольствия лился дальше и достиг корпуса университета, где только-только начинались занятия. Первым досталось лабораториям, расположенным внизу. В лаборатории по взрывотехнике кафедры боевых колдунов дожидались преподавателя десять студентов — восемь мужчин разных рас и две огромные девицы-полуорочихи, сёстры, случайно попавшие на факультет по противодискриминационной квоте о приёме. Поговаривали, что они лесбиянки и мужчинами не интересуются, тем более людьми и эльфами. Но зелёный желатин всё расставил по местам — как только лабораторию затопило под самый потолок, мускулистые тела полуорочих полностью освободились от одежды, разделив мужскую часть аудитории пополам. Трёх гномов оставили наслаждаться нижними отверстиями необъятного женского тела, и их коренастые туловища зарылись в могучую бурую растительность на лобках полуорочих. Им пытался помочь хафлинг, главный мальчик-изгой с факультета, но размеров достоинства не хватило, чтобы проникнуть глубоко, и бедняга пристроился в ногах, лаская себя об прижатые ступни одной из сестёр. Сверху встали четыре парня, по две на каждую. Тот, кто успел, вожделел вонзиться в губасто-клыкастую бездонную глотку своих крупных однокурсниц, а кто-то пониже в иерархической цепочке выстроился рядом, ласкаем когтистой полуорочьей рукой.
Преподаватель — пожилой офицер-колдун старой закалки, не знавший слов любви, так и не пришёл и непотребства сия не увидал. Он не дошёл буквально десятка метров до двери аудитории, как бурный поток потащил его к дверям библиотеки, где его уже ждали две вечно грустные томные эльфийки-библиотекарши, вмиг потерявшие очки и добрую часть униформы.
Выше этажом располагалась римская аудитория, в которой должна была состояться лекция по праву на кафедре алхимиков-медиков, и внимание Лайма перенеслось туда. Здесь девушек было куда больше, чем в лаборатории взрывотехников, в основном, дриады и эльфийки, и римская аудитория превратилась в полотно художника-сюрреалиста. Большинство смелых девушек тут же нашли себе пару, и свободных парней почти не осталось. Три отличницы да скромницы эльфийского происхождения уединились на задних рядах, сперва лаская себя подручными предметами, а затем перейдя на оральные ласки подружек, к ним присоединились однокурсницы людского происхождения. Сложнее всего пришлось могучему лысому нордлингу, альфа-самцу, который и без того испытывал повышенный интерес у сокурсниц. Где только не побывало его естество в то утро — и в тесном лоне крохотной дриады, и между мягких ножек пухлой гномихи, и на лице одинокой эльфийки, побоявшейся принять такого большого мужчину в себя и тщетно пытавшейся сомкнуть свои худые груди вокруг могучего столпа. Молодой преподаватель долго терпел, пытаясь успокоить себя и собравшихся, потом же, когда уровень желатина достиг верхних рядов, вплыл в самую гущу молодых удовлетворительниц, на ходу скидывая преподавательскую мантию, и его нецелованное тело обвили стройные вздрагивающие в истоме ноги эльфиек и девиц человеческого роду.
Лайма несло, она захватывала квартал за кварталом. Сложно сказать, повезло ли горожанам, что это случилось в столь ранний час, или подобное было не совсем справедливо к собравшимся. Мужья-клерки из купеческого квартала, давно не видевшие своих жён из-за плотного рабочего графика, наконец-то не пошли на работу, сплетаясь в благоверной агонии страсти с супругами на порогах собственных квартир. Кого-то из одиноких в бедняцких кварталах выносило на улицу, и они встречали там своих соседей и соседок. Наконец, одинокий молодой конюх на окраине, завидев странную зелёную лавину, движущуюся по улице, нырнул в конюшню, чтобы спасти коней, но не успел. Жижа коснулась ступней, и он встретился взглядом с пушистой пегой пони.
Все были счастливы в то утро. И особенно — Лайм. Она была с каждым из собравшихся, подглядывала и чувствовала каждый сладострастный вздох, ощущала тепло и пот этого города, и никому не было возможно укрыться от этой настойчивой, пошлой и непристойной зелёной биомассы.
Глава 16
Старик ехал в бордель один на своей скрипучей повозке. Вот уже восемьдесят четыре дня он ходил «К мохнатой Госпоже», но не удовлетворил ни одной девушки. Первые сорок дней с ним был молодой парень. Но день за днем не мог возбудиться, и парень решил, что старик теперь давно уже impatento, то есть, «самый что ни на есть бесполезный», и решил упражняться в удовлетворении дев в одиночку, заработав славу самого желанного клиента всея Рафляндии в первую же неделю. Парню тяжело было смотреть из окна комнаты очередной обольстительницы, как старик каждый день ездит в один и тот же бордель и уходил ни с чем, и он приходил к грустной профессионалке, чтобы за старика исполнить «снасти или багор, гарпун, и обернутый вокруг мачты парус». Даже если простынь профессионалки была вся в «заплатках», а сама она напоминала знамя наголову разбитого полка.
Ибо профессиональный удовлетворитель дев должен оставаться профессионалом до конца.
Этому научил его старик.
Но в этот раз старику не повезло больше обычного. На полпути к борделю его кляча ступила в какую-то зеленую жижу, вытекающую из подворотни, и буквально сошла с ума. Огласив округу диким ржанием, она рванула в сторону вытекающей жижи, разбивая бока повозки в щепки о каменные стены домов. Но былое мастерство не пропьешь, и старик с грацией лепестка на ветру держался за облучку, как в былые времена мог удерживать разъярённых орчихах в коленно-локтевой.
Словно пробка от бутылки шампанского, повозка вылетела из грязной подвороти и оказалась посреди просторной улицы, буквально утопающей в зеленом море. Чуткий нос старика уловил легкие запахи лаванды и можжевеловой масла, а так же ментолового лубриканта, а уши профессионала сразу определили степени девичьих оргазмов в домах по обе стороны улицы. Так много кончающих девушек в одном месте он видел лишь однажды в жизни — на Великой Оргии в честь инаугурации Короля Рафаэля. Именно тогда он впервые переспал с девушкой.
И определился со своим будущим.
Но не успел старик окончательно уйти бездну воспоминаний, как лошадь уже успела проехать пару кварталов, утонув в зеленом море уже почти по самую шею. Какие-то жалкие пара сантиметров, и бурные волны зеленой жижи поглотят повозку, а вместе с ней и старика.
В голове роили тысячи, миллионы мыслей, сердце ушло в такие места его тела, о наличии которых он никогда не подозревал, и страх плотно обволок его своими холодными цепями.
Одно мгновение, и все закончится.
Одно мгновение, и легендарный удовлетворитель уйдет в небытие. Старый. Никчемный. Impotento.
Чему суждено случиться — того не миновать даже сильнейшим из людей.
Кобыла с яростным фырканьем нырнула в зовущую ее пучину, и зеленая волна смыла старика с повозки, закрутила в бешеном водовороте и повлекла на дно.
Сотни голосов оказались у него в голове. Десятки женских стонов, что многие десятки лет ласкали его слух, теперь ублажали его мозг. Нежные касания, мощные рывки, чувственные поцелуи и яростные удары плетью — миллиарды гигават чистой энергии любви и наслаждения влились в тело и душу старика, и тот оказался… дома. На него накатило такое умиротворение, какое он не чувствовал даже в объятьях вдовы короля фей. Старик оказался в том месте, из которого пришел, и куда тщетно стремился все эти долгие годы — в истинную, всепоглощающую любовь.
Нежность и боль, страсть и унижение, спокойствие и чувство собственной совершенности.
Он был всем и был со всеми.
Со своей кобылой, которая неслась навстречу могучему вороному жеребцу. С кроткими студентками в очках, отсасывающими втроем у уборщика, оказавшегося таким половым гигантом, что даже трех пар рук не хватало, чтобы обхватить его член. С настоящими боевыми пидорасами из королевской гвардии, которые жадно срывали ливреи с мускулистых торсов своих товарищей. С молодой нянькой-домработницей, которая скакала верхом на худеньком, но с сегодняшнего дня полностью совершеннолетнем тинэйджере — своем подопечном, — который не мог оторвать глаз от ее колыхающегося бюста. И с толстым алкашом халфлингом, который бомжевал на чердаке этого дома и долгие годы жил только за счет доверчивости этого самого подростка.