— Если ты умрёшь, я не выполню задание, и ты не сгоришь, — отчеканил он тихо, но уверенно, раздражённо, но словно поясняя очевидную истину. — А если ты сегодня не сгоришь, меня ждёт наказание. Повелитель не прощает ошибок. Так что у тебя нет права решать. Мне дорога моя жизнь.
Я не успела и слова сказать, как вдруг меня схватили за руку и одним рывком подняли в воздух. Вырвали из Бездны. Спасли. С чавкающим хлюпаньем проводило меня болото, словно разочарованно цокнув языком. Ноги обрели опору, а пот солёным дождём падал на чахлую траву.
Он умрёт.
Я молча смотрела на то, как одним рывком Михаэлис вытаскивает Алексея, но не видела этого. Я, не шевелясь, слушала причитания Дины, подошедшей к брату, но ничего не слышала.
«Если ты сегодня не сгоришь, меня ждёт наказание».
Я смотрела на чёрную стену вокруг собственной души и отрешённо наблюдала за тем, как она рушится. Это не сон. И если я выживу, Себастьяна накажут. Сказок в мире не бывает, чудес тоже. Он демон, и он хочет убить меня, чтобы выжить самому. Но он не тащит меня на костёр, потому что не может ослушаться приказа. А может быть, потому, что даёт мне шанс на спасение?..
Нет, это вряд ли. Ведь для него важнее всего его собственная жизнь. Но как бы то ни было, это реальность. И значит, пора принимать настоящие решения.
«Повелитель не прощает ошибок. Мне дорога моя жизнь».
Что важнее, моя жизнь или его? Ответ очевиден. А значит, не стоит и переживать, ведь правда? Только вот я не хочу умирать… Но это уже не важно. Потому что больше всего на свете я хочу, чтобы жил он. Пусть плохо, пусть с болью, пусть погрязнув в пороке и грехе… главное, чтобы жил. Потому что, если ты жив, у тебя есть шанс стать счастливым. А мёртвым уже всё равно.
«Сказки кончились, остались одни кошмары»!
Стена, что я возвела вокруг себя, рухнула, ослепив меня светом настоящей жизни. И удушье ушло — исчезло вместе с иллюзией того, что всё это время я видела сон. Ложь. Всё это было реально. Я только что убила четверых. Я отдала приказ убить троих на стройке. Я бросила чумного больного в Лондоне и планировала бросить детей в Америке. Я использовала людей как пешек в своей партии, проводя гамбиты и безжалостно уничтожая врагов.
И мне было всё равно.
Кто я? Человек? Тогда почему не чувствую вину? Демон? Тогда почему думаю, что многие мои поступки были излишне жестоки? Аномалия? Тогда почему уверена, что, повторись всё вновь, я почти всегда поступала бы точно так же, даже зная, что это реальность? Не важно. Важно лишь то, что я — это я, и моё главное желание — помочь Себастьяну Михаэлису выжить. А свои желания я всегда ставлю превыше желаний других людей.
Потому что я эгоистка, которая не верит в чудо, зато верит в свою способность добиваться поставленных целей.
— Инн, ты как? — вырвал меня из абсолютной тишины транса голос брата. Я посмотрела на него и грустно улыбнулась.
— Жива. А ты?
— Тоже. Спасибо демону. Только на кой чёрт было тут этот спектакль устраивать, непонятно!
— Да какая разница? — тихо спросила я и обратилась к демону, не слушая ответ брата: — Себастьян, прошу, помоги всего один раз. Это слишком важно. Слишком. Это… самое главное. В какой стороне город, где живёт инквизитор?
Михаэлис молчал. Он сверлил меня немигающим взглядом, плотно сжав губы, и в глазах его читалось напряжение и недоверие.
— Я не прошу мне верить, — устало вздохнула и прошептала беззвучно: — Последний раз выполни обещание. Пожалуйста. Не предавай меня, как не предавал раньше.
Демон стал похож на предгрозовую тучу, а во взгляде его читалась злость и неприкрытая ярость. На секунду он сжал кулаки, но вдруг закрыл глаза и медленно выдохнул. И казалось, будто вместе с воздухом его покидали все эмоции: и чёрные, злые, и светлые — их отголоски, которые всё же были. Оставалась лишь безысходность и безразличие. А это самое страшное… В следующую секунду демон молча указал рукой в том направлении, куда мы шли, и открыл глаза, пустым взглядом глядя куда-то сквозь меня. Если бы мы продолжили этот путь, вскоре оказались бы в городе. Вот что планировали Владыки: заманить меня в ловушку, прогнав через болото, а если бы я осталась в деревне, меня просто привезли бы в город селяне. Отличная стратегия. Только я ведь, увидев город, могла вернуться в болота и бродить по ним до истечения срока. Ну и ладно. Это уже не важно.
— Спасибо, — тихо сказала я и улыбнулась демону.
Михаэлис молча сверлил меня немигающим, но каким-то на удивление пустым взглядом, а Дина с Лёшей переглянулись. Я же покрепче взяла слегу и начала осторожно, но довольно быстро двигаться в направлении города. Лёша что-то говорил — просил вернуться, спрашивал, зачем я туда иду — но я не отвечала. Я не хотела называть истинную причину, но и солгать тоже не могла. И наконец, брат оставил меня в покое, начав перешёптываться с Диной, а я погрузилась в раздумья.
Зачем жертвовать собой ради того, кому на тебя плевать? Но ведь Михаэлису не плевать на меня, иначе он бы не указал дорогу. Тогда зачем жертвовать собой ради того, кто хочет меня убить? Но он и не хочет этого — просто выполняет приказ, потому что не может ослушаться. Я знала, что для него нет никого и ничего важнее него самого, ведь он эгоист, и потому никогда ни на что не рассчитывала. А значит, главный вопрос: зачем жертвовать собой ради Себастьяна Михаэлиса — демона, чьего настоящего имени я не знаю и никогда не узнаю? Ответ прост: потому что я его люблю. И иные причины не нужны. Ведь я не только эгоистка, но и дура, а значит, на любой вопрос: «Почему?» — могу ответить: «Потому что я так хочу», — и иных пояснений не нужно. Ведь «дуракам закон не писан», а «всё, что окружает эгоиста, представляется ему лишь рамкой для его портрета». Вот и ни к чему давать пояснения своим желаниям. Их надо просто осуществлять.
Болото осталось позади, и лес быстро редел. Вдалеке послышался приглушённый гул. Я остановилась и обернулась. Брат был бледен и поджимал губы, Дина лихорадочно переводила взгляд с меня на Себастьяна и обратно. А он безучастно смотрел на меня тем самым взглядом, которым говорил о своём положении дворецкого, — фальшивым, лживым, скрывающим все эмоции за маской холодности и безразличия.
— Дальше я пойду одна. Прощаемся, ребята, — тихо сказала я, и Дина закусила губу.
— Инн, ты с ума сошла?! Зачем? — крикнул Алексей, и я поморщилась. Не хватало только, чтобы сюда народ сбежался.
— Лёш, не вопи. Я так решила, значит, так и будет.
— Не ты ли говорила, что никогда не сдашься и любишь побеждать? — с обычным сарказмом вмешался Михаэлис, и сердце прокололо раскалённой иглой. Неужели последним моим воспоминанием о нём будет этот яд?..
— Я и не сдаюсь. Просто поняла, наконец, что не сплю. А у реальности законы несколько иные, — ответила я честно. Демон удивлённо вскинул бровь, а Лёшка процедил:
— Это из-за него, да? Из-за того, что ему наказание грозит? Инн, очнись! Он демон! И он тебя использует! Какое наказание, о чём речь вообще?! Владыки же сами приказали ему не вмешиваться! Просто в следующий раз они пошлют кого-то другого!
Я поджала губы, понимая, что в чём-то Лёша прав, но… я хотела верить Михаэлису. И я верила. Даже сейчас, когда его глаза лгали, а он сам посылал меня на смерть с ехидством. А может, именно поэтому?.. Из-за ширмы язвительности, которая скрывала правду…
— Я хочу ему верить, — ответила я брату и поймала его за руку. — Остальное мелочи. Кое-что всегда будет неизменно — я буду бороться за свои желания до конца. Вот только приоритеты моей жизни всё же несколько отличаются от приоритетов иллюзии сна. И знаешь, Лёша, я не хочу засыпать вновь. И не засну. Никогда.
Брат молча смотрел на меня, и на глазах его наворачивались слёзы. Дина стояла в стороне и закрывала лицо передником. На Михаэлиса я не смотрела и просто сжимала руки брата, прощаясь с ним. Потому что он всегда был для меня настоящим. Ведь я его всё же любила…
Лёшка вдруг резко дернул меня и прижал к себе, крепко обнимая, а я закрыла глаза и повисла на шее единственного родственника.
— Прости, Лёш.
— Ты прости, Инн.
— Просто будь счастливым. За нас обоих.
«Как я жила за себя и маленького демона, отдавшего мне свою жизнь… Прости, защитник. Я делала всё, что могла, но где-то всё же просчиталась. Зато теперь знаю, где именно. Не нужно мне было спать, нужно было выполнять обещание. Но знаешь, хотя бы последние минуты я всё-таки буду по-настоящему жить, а не существовать».