А ребята ждут команды — пора делать «первую ступеньку», снижать концентрацию углекислоты в гермокамере на полпроцента. Им осталось переключить последние шланги — с баллонов углекислоты на азот. Торопятся, а когда торопишься — все не так, сорвали, кажется, резьбу на гайке.
— Гена, — говорит Тая, — разыщи ампулу с кофеином. Шприц надо прокипятить.
На экране мелькает растерянное лицо Старцева: не умеет он делать инъекции, не учили мы его этому искусству. Да и кому могло прийти в голову, что несчастье случится с врачом? Обязательно что-нибудь не предусмотришь.
— Оба они не умеют обращаться со шприцем, — говорит Тая. Мне говорит — с отчаяньем.
— Хотунков же биолог! Учился же он формалинить животных… Дай-ка микрофон.
Передала.
— Хотунков, вы тоже не умеете обращаться со шприцем?
— Я сделал однажды — у меня игла сломалась.
— Ну и что? Вытащим!
— С ума сошел, — шепчет Тая. — Попадет в вену, дойдет до сердца… Это же смерть!
Я вернул ей микрофон:
— Командуй.
Что можно предпринять? И камеру не откроешь — это как с водолазами: вытаскивать их из глубины, из этой углекислой атмосферы, надо осторожно и с паузами. С «площадками». Часа три — не меньше. Иначе… Инвалид. Эх ты, «мой друг Стишов»: сдался, не настоял на испытаниях на ацидоз — там бы кома выплыла обязательно, но выплыла бы не в гермокамере, а под масками! Вот твое «пожалуйста»… Да что теперь жалеть о невозможном…
— Может, дать ему кислород? — говорит Тая, и не столько со мной советуется, сколько с самой собой — по тону вижу.
— Я уже сам думал об этом. Но что при этом произойдет? В его крови и тканях сейчас столько углекислоты… Если бы хоть к утру произошло — насколько бы риск был меньше! А сейчас… Как он прореагирует на кислород? И так кома…
Тая морщит лоб: что у них там в аптечке? Есть ли сердечно-стимулирующие?
А парни все никак не могут закрутить на баллоне с азотом проклятую гайку — конечно, сорвали резьбу. Вспотели даже… А секунды идут, идут… И вдруг я вспоминаю примечание к инструкции по разгерметизации: в случае аварийного вскрытия гермокамеры о случившемся немедленно, в любое время суток доложить руководителю программы. Хлебникову.
Городской телефон в углу — на столике. Номер хлебниковского телефона я, кажется, не забыл: 52-73-08.
— Алло!
Ответила жена.
— Григория Васильевича. Побыстрее, будьте добры.
Здороваться, а тем более объясняться — нет времени.
— Сейчас, Александр Валерьевич.
Значит, узнала. Ладно, потом принесу извинения.
— Что случилось?
— Кома у Куницына. Некомпенсированный ацидоз. Эксперимент прекращаем.
— Остальные?
— Пока в норме. Но…
— Что решили делать?
О проклятье! Я же сказал…
— Разгерметизируем камеру.
— Ни в коем случае!
— Да ты что… Что?!
— Выводите Куницына через аварийный шлюз. Я выезжаю.
Бросил трубку — короткие гудки.
Аварийный шлюз? Где он, этот полиэтиленовый мешок? Да пробовали ли его хоть раз пристегивать к люку?
— Александр Валерьевич, азот готов.
Парни справились-таки с гайкой. Справились…
— Отворачивайте баллоны с кислородом. К люку! Азот тоже.
На лицах ребят недоумение. Да, я понимаю… Где же аварийный шлюз?
Тая вцепилась в мой халат:
— Ты с ума сошел!
— Будем выводить через аварийный шлюз.
Отпустила. Сообразила. Слава богу, вот он, шлюз, сложен в ящике.
— Ребята!
На помощь бросаются все трое — только Тая у самописцев.
— Быстрей, быстрей!
Шлюз к гермокамере крепится липкой лентой. Дурацкая конструкция, не мог Боданцев придумать что-нибудь умнее… Конечно, если бы не спешка, ленту можно было бы клеить ровно…
Техники подтащили баллоны с азотом, кислородом и углекислым газом. Смеситель встроен в шлюз, нужно только шланги привернуть и подключить капнограф и газоанализаторы по кислороду и азоту.
В последний момент я вспомнил, что камера опечатана, засунул руку под пленку и фанерку с пластилиновой печатью сорвал.
— Как дела, Тая?
— Пульс падает.
Пульс падает… А еще нужно приборы подстыковать.
— Быстрей, парни, быстрей!
Парни и так работали словно в лихорадке — дергались, как бы опять резьбу не сорвали. А я чувствую, всем существом чувствую, как течет, уходит проклятое время…
— Азот готов!
— Кислород тоже! — слышу я в следующую секунду. Подошел к пульту — подбежал, вернее сказать. Выхватил из Тайных рук микрофон.
— Ребята! Камера! Мы подключили шлюз. Откройте люк и подтащите, насколько возможно, к нему вентилятор — нужно выровнять газовый состав атмосферы.
И сообразил: чтобы шлюз надулся, в камеру нужно дать избыточное давление. А баллоны…
— Углекислый газ подключен!
— Приборы на месте!
Придется накачивать газ прямо в шлюз — другого выхода нет, А что уж туда накачаем…
— Как самочувствие Куницына? — Это я в микрофон, в гермокамеру.
— Без изменений.
Оглянулся: парни у шлюза стоят наготове. Можно начинать.
— Пускайте газ. Три процента углекислого.
Смеситель, конечно, что-то сделает — приблизительно создаст в шлюзе нужную атмосферу. Газоанализаторы работают медленно, ждать их показаний времени нет.
— Вскрывайте люк!
Это я приказал испытателям.
Звякнул люк. Открыли. Я отошел, сколько позволял шнур микрофона, вправо: шлюз раздулся, словно пузырь, но как только люк отошел — мгновенно сморщился и чуть не втянулся в гермокамеру. Разве уравнительный насос способен так точно выравнять давление!
В пленке, разворачивая ее, барахтался один из испытателей. Кажется, Старцев.
— Надо выносить, — требует Тая. — Я ему введу кофеин.
— Как ты введешь?
А! Через пленку…
— Гена! Борис! Осторожно поднесите врача к люку.
— А кабель телеметрии?
Ах, кабель…
— Сколько позволяет длина. Пока не отстыковывайте.
А время идет, я чувствую сердцем, его ударами чувствую, считаю эти проклятые секунды, которые мы теряем из-за самонадеянности. Как же! Авария у нас исключена — стоит ли ломать голову над аварийным снаряжением? Эх, Толя, некому намылить твою борцовскую шею за эти тяп-ляп: одна газовая магистраль, телеметрии в шлюзе нет…
— Шлюз развернулся!
И тотчас захлюпал уравнительный насос — сейчас он начнет сбрасывать давление в гермокамере, и шлюз опять сложится.
— Отключите!
Слава богу, сами сообразили: отключили насос, а не баллоны.
Шлюз по форме сделан в виде телефонной будки. Еще одна глупость: как в летаргическом сне, без сознания, заставить человека стоять три часа? Не могли сообразить, что нужна не будка, а…
Тая сообразила: подтащила к шлюзу кресло дежурного врача. Молодец — все понимает без лишних слов, и шприц у нее уже наготове.
— Отстыкуйте кабель и выносите! — приказываю я парням в гермокамере — микрофон теперь не нужен. — Усадите его в кресло и закатайте по локоть оба рукава кофты. Оба!
Стрелки самописцев второго канала упали «по нулям»: телеметрию от Михаила отключили. Все. Больше видеоконтроль не нужен. Сейчас все внимание шлюзу. И газоанализаторам. Хоть бы работали быстрее!
Подошел к шлюзу. Парни, шурша пленкой, усаживают Михаила в кресло. Пленка трещит, отклеивается, конечно… К счастью, Аллочка начеку: заклеивает лентой.
Михаил выглядит странно: загорелое, сухощавое лицо спортсмена, но — совершенно безжизненное. Словно маска.
Тая, сминая пленку, пытается ухватить его обнаженную руку. Ребята ей помогли. Пульс? Нет…
— Шприц!
Я оглядываюсь: шприц лежит на полу — на крышке стерилизатора. Какая уж там стерилизация, сообразила хоть иглу ваткой закрыть. Спасти бы…
— Все, парни. Назад, в гермокамеру. Закрыть люк, — приказываю я испытателям.