Член городской управы доктор Федоров явился в музей через день после того, как вывезли экспонаты художественной коллекции.
Лера столкнулась с ним на крыльце:
— Добрый день, Алексей Васильевич! А я как раз в управу собираюсь.
— Да чего туда ходить, — посетовал Федоров. — О положении на фронте мы знаем не больше, чем какой-нибудь взводный. Скрывают, голубушка, скрывают!
— Когда думаете ехать? — спросила Лера.
Вопрос был самый обычный, вроде приветствия — теперь об этом все говорили.
Федоров опечалился:
— А бог его знает! Все от дочери зависит. Вы ведь помните Лизу. Как она решит, так и будет. Матери-то нет… Да у нее тут еще роман с капитаном из городской комендатуры. В общем, полнейшая неизвестность.
— Да-а, — посочувствовала Лера.
В Мариинской гимназии все знали, что Лиза Федорова вьет из отца веревки.
— А я так и остался бы! Честно вам скажу, страшно с места сниматься. Вдруг, думаю, и не тронут меня красные. Велика ли шишка член управы! Я же всегда был противником диктатуры и дал верное тому доказательство…
В январе, когда Колчак приезжал в Пермь, городская дума поднесла ему приветственный адрес. Но при составлении его разгорелись дебаты. Кадеты предлагали титуловать Колчака «верховным правителем», а эсеры, к которым относил себя и Федоров, — всего лишь «верховным главнокомандующим». Последние, правда, быстро уступили, но Федоров потребовал занести в протокол его особое мнение, чем очень гордился.
Этот случай напомнил Лере одно место из «Войны и мира», где тоже спорили, как титуловать Наполеона — императором или генералом Бонапартом…
— Ну-с, голубушка, — Федоров шагнул к двери, — я ведь к вам от управы в помощь и в надзор послан. Сейчас плотник подойдет… Давайте укладываться.
— То есть как укладываться? — Лера ошарашенно поглядела на него.
— Ничего не поделаешь! За Урал, за Урал… Вы предписание получили?
— Но самые ценные экспонаты уже вывезены.
— И кто же их вывез?
— Какой-то подпоручик. Смуглый такой, худощавый.
Федоров замахал руками:
— Бог с вами, Лера, голубушка! Я только что из управы. Вот и каталоги при мне!
— Пожалуйста, можете убедиться! — Лера распахнула дверь.
Федоров вытер платком потные брыластые щеки.
— Ничего не понимаю! Это какое-то недоразумение… Я же только что из управы!
Лера, улыбаясь, смотрела на него. Она тоже ничего не понимала, но ей было весело. После того, как она вчера встретила Костю Трофимова, ей все время было весело.
Однако она ничего, ничегошеньки не понимала.
В ресторане при номерах Миллера на Кунгурской улице народу было немного. На вешалке висело несколько шляп и офицерская фуражка с помятой тульей. Костя выбрал столик рядом с латанией в кадке. Обклеенная фиолетовой фольгой кадка стояла на табурете, заслоняя столик со стороны входа.
Есть хотелось зверски.
Он взглянул на часы — четверть шестого. Лера обещала быть около шести. Волнующие запахи долетали с кухни, и Костя, чувствуя легкие уколы совести, попросил принести себе суп и жаркое. Разговаривая с официантом, он успокаивал себя тем, что, когда придет Лера, можно будет повторить заказ… Собственно говоря, назначать ей встречу здесь, в самом центре города, было по крайней мере неосторожно. Но так хотелось увидеть ее именно здесь! Осенью шестнадцатого года, когда у него было целых четыре урока, они иногда встречались у Миллера. Лера шепотом читала Блока и Северянина, а он со страстью делился своими научными планами. Слово «дирхем» повторялось в его рассказах так часто, что к концу вечера теряло свое значение, становилось чем-то вроде магической формулы, открывающей завесу будущего. Смешно… Встреть он сейчас себя тогдашнего, непременно поссорились бы.
Раза два он даже приводил Леру домой к Желоховцеву, где она очаровала Франциску Андреевну умением готовить лепешки на кислом молоке. Приходил Сережа Свечников, еще кое-кто из студентов. Пили чай, спорили, и Желоховцев, что Косте было невыразимо приятно, в разговоре называл Леру коллегой…
Едва Костя придвинул к себе дымящуюся тарелку, из-за соседнего столика к нему пересел могучего сложения поручик в погонах карательных войск. Спросил, наливая себе водку из прихваченного графинчика:
— Юрист?
— Историк, — сказал Костя.
— Тогда вам должна быть известна моя фамилия, — поручик склонил голову. — Тышкевич! Мы ведем свой род от князя Гедимина…