— Видимых нет. В лаборатории проведем экспертизу.
— Так, понятно... Отпечатки?
— Лом и прогоныч протерты белой хлопчатобумажной тканью: под лупой видны ворсинки, особенно в заусеницах поржавевшего лома. Крыльцо недавно мыли, но уже после этого на ступеньке оставлен след ботинка сорок четвертого размера.
— Выходит, преступник был одноногим? — улыбнулся Пряхин.
Эксперт охотно поддержал шутку:
— Очень может быть. И вдобавок летал, как Карлсон, который живет на крыше. Но, скорее, он просто спрыгнул с крыльца, а снег утоптан так, что ничего не найдешь.
Пряхин внимательно всматривался в посыпанный печным шлаком и золою, истоптанный тротуар. Конечно, в этой мешанине отпечатков ног выделить нужный невозможно, а для собаки... слишком уж много народу прошло по этой улице. Впрочем, пусть проработает след конечно...
— Где ж заведующая? — спросил он, не скрывая недовольства. — За столько времени можно было привезти с другого конца города.
— А ее дома нет, товарищ подполковник, — ответил молоденький курсант. — Соседи говорят, она частенько не ночует дома. Этот у нее есть... ну... поклонник, что ли.
— Надо было сразу доложить... А вообще, могли бы уже и этого поклонника разыскать. Подумаешь, тайны мадридского двора! Оперативники называются. Пошли!
Дверь открывалась внутрь. Опередив Пряхина, первым вошел эксперт, следом за ним все остальные. Зажглась тусклая лампочка.
Да, этот магазин нельзя было назвать образцовой точкой торговли. Пузатая черная печка-голландка. Подслеповатое, мутное оконце. Провисший потолок. Два прилавка. На одном, в витрине, — печенье, шарики дешевой карамели, баночки скумбрии в томатном соусе, брус масла. На другом — небрежно брошены тюк серой сиротской материи — той, которую когда-то называли «смерть прачкам», рулон полиэтиленовой скатерти; под стеклом — мыло, одеколон «Кармен», галантерейная дребедень. Полки вдоль стен также не блистали изобилием редкостных товаров. Продуктовая сторона выстроила сдвоенную шеренгу бутылок трехзведочного коньяка с неаппетитным названием «конягы»; на флангах высились бастионы банок с той же скумбрией. Цельность этой картины нарушалась лишь лежавшей на нижней полке половиной буханки хлеба, которая почему-то была не отрезана, а отломлена. Рядом валялся длинный нож. «Зачем нужно было ломать хлеб, если есть нож?» — подумал Андрей Емельянович, но эта мысль возникла и сразу исчезла, потому что прозвучал голос капитана:
— А вот и вторая нога нашлась!
С выражением величайшей радости он оградил узкими полосами пенопласта неясный след на половице и тут же поднял с прилавка какой-то комок, который оказался смятой десятирублевкой. Это уж было совеем непонятно. Тем более, что неизвестный, оставивший деньги, либо ничего не смыслил, либо ничего не опасался: рядом с купюрой капитан обнаружил четкий отпечаток ладони. На полке напротив в коньячной шеренге зияла брешь — не хватало одной бутылки, а пирамида консервных банок была явно без вершины. Видимо, кто-то, перегибаясь через прилавок, чтобы достать бутылку и скумбрию, оперся левой рукой. Но с каких пор взломщики стали джентльменами и расплачиваются за похищенный товар? Даже Кулагин, поборов изжогу, вялой улыбкой поддержал общий смех.
В этот момент в сопровождении молодцеватого сержанта вошла худенькая вертлявая женщина в синтетической шубке, из-под которой виднелись полы атласного халата — наверное, не успела переодеться.
Сержант вытянулся перед Пряхиным:
— Гражданка Бекбулатова, товарищ подполковник. Продавщица. Никак не мог до них достучаться. Утверждает, что спала...
Женщина, пробежав взглядом по полкам, затараторила:
— Да, спала я, спала. Что ж еще ночью делать? Потому ничего не знаю, никого не видела. Насчет продуктов могу сразу сказать: все цело... Ой, нет, бутылки коньяка не хватает! Вот сволочи, вот сволочи! Они воруют, а мне, выходит, платить!.. Вы обязательно запишите в протокол, что украли ее, а то на нас свалят... А все эти... с магнитофонами, патлатые. Глаза зальют и...
— Минуточку, — прервал ее Пряхин и показал на унылые полки с так называемыми промтоварами, из которых наибольшее впечатление производили связки резиновых сапог и покоробившиеся капроновые шляпы. — Как, по-вашему, отсюда ничего не взято?
— Ой, да не знаю я! Роза Ивановна сама промтовары учитывает. — Однако скользнула внимательным взглядом по стопкам розовых рубашек, брюк, ученических фуражек: все это, казалось, лежало недвижимым с времен доисторических. — Да кому оно надо, это барахло? Даром не возьмут, давно пора в уценку. А кладовую вы проверяли?
— Склад? Нет, ждем заведующую. — Пряхин посматривал на ее холеные руки. — Скажите, вы вчера перед уходом уборку в магазине делали?
— Конечно. Как полагается. Протерла прилавок, потом подмела пол.
— И все?
— А что еще? Уборщицы у нас нет, управляемся сами, так что извините.
— А пол не мыли?
— Вчера что было? Среда? Значит, нет. Через день пол моем.
— Спасибо, — сказал Пряхин. — Идите пока домой, переоденьтесь, позавтракайте и никуда, пожалуйста, не уходите. Если понадобитесь, мы вас пригласим.
Он все поглядывал и поглядывал на часы — ждал заведующую. Оперативники, уязвленные замечанием начальства, продемонстрировали чудеса расторопности: еще не было восьми, когда заместитель Пряхина майор Садыков, хитро поблескивая узкими карими глазами, ввел в магазин высокую женщину, состоящую, казалось, из полушарий, которые наплывали одно на другое. Краски, отпущенные ей природой, были, не скупясь, усилены и дополнены средствами современной косметики.
— Вот, — сказал Садыков, ужасно довольный собою. — Заведующая магазином — Роза Ивановна Чёртик.
— Чер-тык, — с раздражением поправила яркая дама. Окинула присутствующих брезгливым взглядом, будто они были виноваты в том, что обворован ее магазин. — Что здесь у вас случилось?
— У вас, — мягко поправил Николай Павлович. — Подполковник Пряхин. Уголовный розыск... Итак, товарищ Чертык, взломана дверь, по-видимому, с преступной целью. В этом помещении похищены какие-нибудь материальные ценности?
Она раздвинула в улыбке ярко-красные губы, и Кулагин подумал, что в этой женщине, черт побери, есть что-то привлекательное — грубое, чувственное, но есть. Такие должны нравиться мужчинам, уверенным в своей силе.
— Что вы, товарищ полковник! — сказала заведующая. — Какие тут материальные ценности! Одно название, что товар. Магазинчик наш плевый, заброшенный, снабжают от железной дороги, а мы к ней давно уже никакого отношения не имеем. Если и завезут что-нибудь стоящее — в тот же день разлетится. Под прилавком не держим. Так что и говорить не о чем.
— Может быть, на складе могли поживиться? — поинтересовался Пряхин.
— Не думаю! — заверила Чертык, сжимая узкий соболий воротник рукой в массивных кольцах. — У нас и склада-то нет. Так, кладовочка — в ней то же, что и здесь: макароны, сахар. Даже дверь не запирается.
И вдруг зрачки ее расширились, словно от боли, словно она шла, весело размахивая руками, шла, уверенная, жизнерадостная, и споткнулась о камень. Закусив губу, помолчала несколько секунд и медленно сказала, будто для самой себя:
— Ну что ж, проверить, конечно, надо. Пойдемте. Только зря это. Не должно ничего пропасть...
Из кладовки вслед за капитаном вышла уже не надменная энергичная дама, а немолодая женщина с потухшим взглядом и подурневшим лицом.
— Так как? — спросил Пряхин. — Все на месте? Ничего не пропало?
— Нет, нет. — Она словно не видела его. — Ничего не пропало. Ничего...
— Ну что ж, так и запишем: взлом магазина совершен из-за бутылки коньяка. Как вы думаете, мог это сделать, допустим, ваш рабочий Демин Михаил Егорович?
— Мишуня? — Она отвечала, думая о своем. — Нет, он по натуре не способен на такую подлость.
— Подлость? — быстро переспросил Пряхин. — В чем именно?
Женщина с недоумением посмотрела на него, и взгляд ее стал осмысленно-настороженным.
— В том, что дверь взломали, рылись здесь. — Голос ее стал злым. — Разговоров — на весь торг. Начнется проверка... Вдруг обнаружат недостачу или, того хуже, излишки, — она усмехнулась, посмотрела пренебрежительно на полки. — Кстати, когда вы начнете ревизию?